Отправлено: 15.01.17 17:57. Заголовок: Дед-Дуб-Сноп наш

Iа ЧенслоБг уцте дне нашiя а рещеть Бъговi ченсла сва А быте дне Сврзенiу нiже боте ноще а оусноуте Тоi бо се есе Явскi а Сыi есте во дне Бжьстiем А в носще нiкii есь iножде Бг ДiдДубСноп наш
И Числобог считает дни наши и речет Богу числа все - да быть дню небесному или же быть ночи, и уснуть. Те ведь есть Явские, и Сей есть во дне божеском. А в ночи никого нет, лишь бог Дед-Дуб-Сноп наш

 Отправлено: 15.01.17 17:59. Заголовок: Московское математическое общество

1 октября 1796г. родился Михаил Николаевич Муравьёв-Виленский, граф, российский государственный деятель, генерал от инфантерии.
Род Муравьёвых стал известен в XVIII в. и дал стране целую плеяду видных общественных, государственных и военных деятелей. Отцом Михаила Николаевича был генерал, участник наполеоновских войн Николай Николаевич, братьями — декабрист Александр, военный и государственный деятель Николай (позже получивший почётную приставку к фамилии «Карский») и православный духовный писатель и историк Андрей.
Михаил Николаевич получил хорошее домашнее воспитание и в 1809г. поступил на физико-математический факультет Московского университета. Муравьёв показывал блестящие успехи в учебе и в возрасте 14 лет основал Московское математическое общество, в котором читал бесплатные публичные лекции по некоторым дисциплинам. Деятельность «Общества» получила прикладную направленность по подготовке колонновожатых — будущих офицеров Генерального штаба. Несмотря на юный возраст, Муравьёв, вступивший к этому времени в действительную военную службу, был назначен экзаменатором при Генеральном штабе. В начале 1812г. он был произведён в прапорщики свиты Его императорского величества, а весной того же года был прикомандирован к начальнику штаба Западной армии графу Л. Л. Бенингсену. В возрасте неполных 16 лет он участвовал в боевых действиях начавшейся Отечественной войны. Находясь во время Бородинской битвы на батарее Раевского, Муравьёв был тяжело ранен и долгое время лечился в тылу.
В начале 1813г. он был вновь отправлен в действующую армию и принял участие в знаменитой битве под Дрезденом. После заграничных походов русской армии Муравьёв возвратился в Россию и занимался преподавательской деятельностью в школе колонновожатых. К этому времени относится его сближение с будущими декабристами и участие в ряде тайных обществ — «Священной артели», «Союзе спасения» и «Союзе благоденствия». После выступления в 1820г. лейб-гвардии Семёновского полка он оставил революционную деятельность. В конце 1820г. Муравьёв, произведённый к тому времени в подполковники, вышел в отставку по состоянию здоровья и поселился в своём имении в Смоленской губернии. В начале 1826г. он был арестован по делу декабристов и заключён в Петропавловскую крепость, однако в июне того же года был освобождён и вскоре вновь зачислен на службу.
Летом 1827г. Муравьёв был назначен витебским вице-губернатором, а спустя год стал губернатором Могилёвской губернии. На этом посту Михаил Николаевич проводил активную политику по русификации белорусских земель; по его инициативе в губернии вместо прежнего литовского законодательства было распространено общероссийское, а в делопроизводстве был введён русский язык вместо польского. Деятельность Муравьёва в Могилёве пришлась на время польского мятежа 1830-1831 гг., однако благодаря энергичным мерам он не допустил его распространения на вверенную ему губернию. В 1831г. он был назначен гродненским губернатором. На этом посту Муравьёв снискал репутацию истребителя крамолы, чрезвычайно жёсткого и грубого администратора. Результатом беспощадной борьбы Муравьёва против польской шляхты стали многочисленные заговоры и доносы против него, в результате которых в 1835г. он был перемещён на должность курского военного губернатора.
Летом 1842г. Муравьёв стал сенатором и тайным советником, и был назначен на должность управляющего Межевым корпусом, в 1849г. ему было присвоено звание генерал-лейтенанта, а в 1850г. он стал членом Государственного совета. При императоре Александре II карьера Михаила Николаевича стремительно пошла в гору: в 1856г. он был произведён в генералы от инфантерии и назначен председателем Департамента уделов, а спустя год — министром государственных имуществ.
В начале 1863г. в западных областях Российской империи вспыхнул новый польский мятеж, и в мае того же года Муравьёв был назначен генерал-губернатором с чрезвычайными полномочиями сразу семи губерний — Виленской, Ковенской, Августовской, Витебской, Минской, Могилёвской и Гродненской. К весне 1864г. усмирение края было завершено. В годы своего правления он проводил политику радикальной русификации западных областей, а за решительность и непреклонность в подавлении мятежа либеральной общественностью был прозван «Вешателем».
В апреле 1865г. М. Н. Муравьёв был уволен с занимаемых должностей по собственному желанию и получил титул графа и почётную приставку к фамилии — Виленский.
В апреле 1866г. он был назначен председателем комиссии по делу о покушении Д. В. Каракозова на императора, однако пошатнувшееся здоровье не позволило ему довести расследование до конца.
Михаил Николаевич Муравьёв-Виленский скончался 31 августа (12 сентября) 1866г. в возрасте 69 лет и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.
Лит.: Н.К. Имеретинский. Воспоминания о графе М.Н. Муравьёве. Исторический вестник, 1892. Т. 50. н.12;
Д.А. Кропотов.Жизнь графа М.Н. Муравьёва в связи с событиями его времени и до назначения его губернатором в Гродно. СПб., 1874
М.Н. Муравьёв-Виленский. Готов собою жертвовать…М., 2009
В.В. Розанов. Был ли жесток М.Н. Муравьёв-Виленский?. Русское слово, 24 сентября 1896г. н.257
Р.М. Сорокин. Н. Муравьёв в Литве. 1831г. Русская старина, 1873. Т. 8. н.7
Президентская библиотека
http://www.prlib.ru/History/Pages/Item.aspx?itemid=1124

 Отправлено: 15.01.17 18:09. Заголовок: Основание студентом M.Н. Муравьевым Московского Общества Математиков

Глава III Основание студентом M.Н. Муравьевым Московского Общества Математиков
Последние месяцы 1810 года Николай Николаевич находился в С.-Петербурге, куда он ездил для определения на службу второго своего сына Николая, колонновожатым в свиту Его Величества но квартирмейстерской части, где старший его сын Александр служил уже около года. Во время довольно продолжительного отсутствия отца, студент Михаил Николаевич оставался в Москве полным хозяином дома. Под его надзором находились двое младших братьев, Андрей и Сергий, бывшие тогда еще во младенчестве.
К этому времени, то есть к концу 1810 года, должно отнести составление Михаилом Николаевичем устава Московского Общества Математиков — обстоятельство весьма интересное и по своим последствиям и как первый опыт его общественной деятельности. Общество это составлено было им большею частью из товарищей его, любителей математики, студентов и кандидатов университета, к которым присоединились потом и некоторые из старших преподавателей. Оно имело целью распространение в России математических знаний посредством издания лучших современных сочинений. Составленный молодым Муравьевым черновой проект устава общества по возвращении в Москву отца был передан сему последнему на разсмотрение.
Покойный А.П. Болотов полагал, что первая мысль этого устава, равно как и самого общества, возникла вследствие основавшихся около того времени разных ученых обществ при московском университете, напр. императорского — истории и древностей российских и потом любителей российской словесности. Но Общество любителей словесности основалось позднее Московского Общества Математиков, по крайней мере устав сего последнего, как видно из дел министерства народного просвещения, получил высочайшее утверждение двумя месяцами ранее устава общества любителей российской словесности.
Едва ли не будет ближе к истине искать происхождения Общества Математиков в пробудившемся тогда всеобщем и умственном движении, особенно между университетскою молодежью, не удовлетворявшеюся старинными программами своих старых профессоров. Не могли же оставаться в стороне от этого движения одни точные науки, применение которых к ежедневным потребностям общества встречались на каждом шагу. Весьма основательно замечает в своей брошюре г. Путята, что в начале нынешнего столетия в западной Европе математические науки были в полном своем развитии, озарялись знаменитостью имен Лагранжа, Лапласа, Монжа, Лежандра и многих других, привлекали всеобщее внимание и значительно изменили характер и систему всего прежнего учения. При преобразовании учебной части во Франции, после первых бурь революции, математика была поставлена во главе предметов преподавания. Слава политехнической школы простиралась повсюду. Направление это отразилось и в нашем отечестве. Польза математики неоспорима для образованного военного человека, а большинство молодых людей готовилось у нас к военной службе. Bсе стали учиться математике, которая при первых порывах сделалась, так сказать, модною наукою. Возникшая в голове молодого Муравьева мысль об основании Общества Математиков, без coмнения, составляет немаловажную заслугу в деле распространения у нас одной из самых полезных для общежития отрасли знаний. Нельзя не удивляться необыкновенной проницательности юного математика, умевшего угадать настоятельную потребность своего времени.
Первоначальной редакции устава Общества Математиков до нас не дошло. Известно только, что при самом начале предполагалось направить деятельность Общества к занятиям преимущественно ученым и, как можно судить на основании показаний современников, — к издательским. Члены общества должны были способствовать распространению математических, познаний посредством изданий сочинений и переводов. Для обсуждения порядка будущей деятельности общества и определения правил устава первые члены Общества Математиков собирались на заседания в доме Муравьевых, нa Большой Дмитровке. — При более внимательном разсмoтрении первоначальной редакции устава, по статьям, пришлось отказаться от многих предположений, казавшихся сначала основательными. Известная всем медленность распространения полезных истин даже в сословиях, получивших уже некоторое образование, должна была породить осмотрительность в затрате небольших еще средств и сил общества на предприятия сомнительные, к каковым, по всей справедливости, следовало отнести и издания математических книг, имеющих весьма немногих потребителей. Заседания эти, обыкновенно происходившие в присутствии Николая Николаевича Муравьева, привели к выводу весьма практическому, что умножение математических книг не составляет еще лучшего способа к распространению математических знаний. Склоняя молодых ученых к этому выводу, Николай Николаевич, под председательством которого происходило разсмотрение устава, заметил, что прежде чем приступать к изданию математических сочинений, не мешало бы еще озаботиться о подготовке людей, способных пользоваться подобными сочинениями, что в настоящее время число таких людей весьма ограничено, и поэтому полагает, что цель общества всего скорее будет достигнута открытием публичных и безденежных лекций математических и военных наук в современном их состоянии...
Дмитрий Андреевич Кропотов (1817-1875). Жизнь графа М.Н. Муравьева, в связи с событиями его времени и до назначения его губернатором в Гродно: биографический очерк, составленный Д.А. Кропотовым. Санкт-Петербург: в типографии В. Безобразова и комп., 1874. 550с.
http://dlib.rsl.ru/01003604069
http://www.knigafund.ru/books/8511/read#page63

 Отправлено: 16.01.17 08:56. Заголовок: Дед-Дуб-Сноп наш

— К этому им было добавлено, что для чтения лекций он предоставляет в своем доме безплатное помещение, имеющиеся у него книги, инструменты и другие учебные пособия, и сам охотно примет на себя преподавание военных наук.
После такого великодушного предложения председателя уже не могло быть и речи о возражениях. Основательность и верность сделанных им замечаний были так очевидны, что нельзя было с ними не согласиться. Устав был изменен, и с тем вместе деятельность общества из ученой превратилась в учебную, как более соответственную общественным потребностям.
Измененный таким образом устав Общества математиков был представлен Николаем Николаевичем Муравьевым, тогдашнему попечителю московского университета, тайному советнику Павлу Ивановичу Голенищеву-Кутузову при следующем весьма интересном письме.
«Милостивый государь, Павел Иванович! Посвятив себя на воспитание моих детей, не имел я времени привести в исполнение давнего моего намерения, заняться преподаванием курса военных наук молодым людям, предназначающим себя в военную службу.
Ныне возвратись из С-Петербурга, куда ездил я для записки в службу второго моего сына в свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, где служит и старший его брат, нашел я, что третий из моих детей, большой любитель математики, с некоторыми из кандидатов и студентов московского университета составил Общество Математиков. Я немедля
присоединился к ним и, заметив в них истинные и основательные в математике познания и даже навык и способность сообщать оные другим, решился не только привести в действо давно предположенный мною план курса военных наук; но распространить сие учение преподаванием всей чистой математики и из смешанной механику твердых и жидких тел. Вышеписанные сотрудники мои, будучи одушевлены истинною любовию к отечеству, без малейшего противоречия все дали на то согласие, почему и расположили сии курсы в следующем порядке: арифметику с алгеброй будет преподавать г. студент Терюхин, по руководству универсальной арифметики г. Силера, с дополнением к оной новых по сей части открытий, придерживаясь лучших новейших писателей; геометрию, тригонометрию плоскую и сферическую г. студент Щепкин, по руководству г. Лежандра, высшую геометрию, т.е. аналитическую, сын мой, студент Муравьев, по руководству гг. Гарнье, Биота и Лакроа; дифференциальное и интегральное исчиcление г. Андреев, по руководству г. Безу; механика твердых и жидких тел г. кандидат г. Боссю; военный же науки будут преподаваемы мною. Тактика по правилам г. Гиберта. Высшая же тактика по сочинениям г. Жомини. Фортификация долговременная и полевая по сочинениям г. Нуазе де Ст. Поль; сверх сего теория и практика съемки планов астролябией, менсулом, на глазомер, нивелирование; тут же будут производимы примеры военных описаний дорог, местоположений, разбивание на земле полевых укреплений, лагерей и для осады, траншеи, паралели, батареи, одним словом: показано будет в теории и практике все, что до военного искусства по квартирмейстерской части принадлежит и притом с рачением свойственным человеку, осмеливающемуся мыслить, что военное искусство и устройство в войске составляют одну из главнейших частей, споспешествуют их государственному благу.
Имея не малое собрание нужных для сего книг и инструментов, почту себя счастливым, если труды наши и средства к тому соединенные будут иметь желаемый успех и доставлять в военную службу Его Императорского Величества несколько достойных офицеров.
Нужным еще поставляю донести вашему превосходительству, что как выше изъясненные математические классы будут вдруг преподаваться, то каждый желающий пользоваться сими лекциями может по мере степени своих познаний приступать прямо к слушанию той части математики, которая еще ему неизвестна. Доставлением в службу Его Императорского Величества двух сыновей своих, которые, надеюсь, не обезславят меня, я считал еще не исполненным долг свой, а потому и решился заняться приготовлением молодых людей на службу, будучи движим к тому единою любовию к отечеству, а не корыстию, которая всегда была чужда моим чувствам, употребляя на то без всякой платы и труды, и книг и, и инструменты мне принадлежащие. К тому я присовокупить должен, что и в сотрудниках моих встретил и столь же безкорыстные намерения, а чрез то приведен в возможность выполнить мой план во всех его отношениях.
Для большего оправдания своей ревности члены общества предприняли на себя труд переводить полезные математические книги, как-то: г. кандидат Афанасьев с гг. студентами Щепкиным и Андреевым с французского на российский: Architecture hydraulique de Prony, сын мой, студент Михайло Муравьев: Geometrie аnаlytique par Garnier, а студент Никита Муравьев: Elements de Geometrie par Legendre.
Ваше превосходительство будучи попечителем московского университета и принадлежащего к нему округа, не только по званию, но и по просвещению своему и душевному расположению привести в цветущее состояние все, вверенное вашему начальству, безпрерывно показываете опыты неутомимого покровительства вашего всем
тем, которые с усердием устремляют свои способности к распространению просвещения. Осмеливаюсь всепокорнейше просить ваше превосходительство, удостоить как собрание общества нашего, так и лекции своим посещением, и тем усилить ревность чистейшего нашего отечеству приношения.»
Попечитель московского учебного округа с большим сочувствием отнесся к обществу московских математиков и, как можно видеть из представления его к тогдашнему министру народного просвещения, сам присутствовал на лекциях, читавшихся на Большой Дмитровке, еще до утверждения общества официальным порядком. В этом представлении он писал графу Разумовскому, что отставной подполковник Муравьев составил Общество Математиков, которое приняло намерение преподавать для желающих безденежно математический курс; сам же Муравьев будет преподавать военные науки; с показанием всего того, что до военного искусства по квартирмейстерской части принадлежит, желая и приуготовить тем молодых людей для поступления в военную службу. Он отдает собственную квартиру, в которой производимо будет преподавание наук, равным образом книги и инструменты, для того нужные. Общество, которое на первый раз составилось из студентов и кандидатов московского университета, приняло также намерение издавать переводы и сочинения по части математики. К этому попечитель присовокупляет, что он присутствовал при заседании общества и с удовольствием видел как благоразумные распоряжения учредителя, подполковника Муравьева, так удобство дома, достаточное число инструментов и весьма хорошую библиотеку, также охотность слушающих преподаваемые лекций, каковых слушателей находится уже до шестнадцати человек. Испрашивая затем содействия министра к исходатайствованию высочайшего утверждения Общества Математиков, он заключает свое представление следующими словами, обрисовывающими взгляд тогдашнего общества на обязанности воспитателей юношества: «сугубо побуждался я сею мыслию, что поелику в недавнем времени институт под надзором г. Измайлова под чужим именем, с весьма дорогою платою по 1500 руб. в год, по денежным расчетам заведенный, неоцененное монаршее внимание и щедроту обратил на г. Измайлова, потому единственно, что дворянин принял на себя заботливость с учебным заведением сопряженную, то какого же одобрения, какого подкрепления достоин г. Муравьев, решившийся действовать без всяких корыстных расчислений, без всяких видов, из единый любви к отечеству и из желания блага собрали своей дворянам».
Патриотический поступок Муравьева граф Разумовский довел до сведения императора Александра Павловича, представя при том и устав Общества Математиков на высочайшее утверждение, которое и состоялось 7 апреля 1811г. При этом Государь приказал объявить подполковнику Муравьеву свое благоволение за похвальный подвиг и с тем вместе пожаловал ему брильянтовый перстень с изображением вязью своего имени.
Московское Общество Математиков открыло действия свои. т.е. чтение лекций с первой недели великого поста 1811г. Когда же получено было от попечителя учебного округа уведомление о высочайшем утверждении устава, то в президенты общества был избран Н.Н. Муравьев, а вице-президентом или директором — основатель Общества и составитель устава, студент Михаил Николаевич Муравьев, имеющий от роду в апреле 1811 гола четырнадцать лет и шесть месяцев. Он был душою общества, возникшего по его мысли, и при oсновании его читал аналитическую и начертательную геометрию — предмет нe преподававшийся еще в то время в университете. Раннее развитое его душевных способностей, необыкновенная для его юного возраста зрелость ума и неутолимая настойчивость в достижении однажды избранной цели, еще в то время приобрели ему большое влияние и доверие между своими товарищами и сочленами по обществу.
Деятельность Общества не прекращалась в течение всего 1811 года, и летнее время проведено было не без пользы. Московские математики приглашены были в имение Муравьевых, село Осташово, находящееся в Можайском уезде. Здесь все лето они занимались под руководством своего президента геодезическими работами и к половине августа, ко времени переселения в Москву, изготовили подробный топографический план всей окрестной местности. Из отчета, представленного президентом попечителю московского учебного округа в ноябре месяце того же года, после годичного экзамена, видно, что всех слушателей было 20 человек; что экзамены происходили по особым правилам: для каждой части учения написаны были вопросы, на особых листках, по одиночке свернутых, из коих каждый учащийся брал один листов наудачу и отвечал не единым предложением, удовлетворяющим вопросу, но тут же выводил и доказательства; что успехи слушателей, сделанные в этот первый год деятельности Общества, окончательно убеждают в возможности окончить в два года весь курс чистой математики, а из прикладной - механику твердых и жидких тел, фортификацию, тактику и геодезию со всеми принадлежащими к ней практическими действиями. При этом представлен был снятый в течение лета план, который, как сказано в отчете, отличается не столько чистотою рисовки, на которую впрочем и не было тогда обращено особенного внимания, сколько аккуратным представлением предметов внутренней ситуации, сообразно с правилами,
принятыми при военных съемках. Кроме того занятия Общества состояли в переводах: первая часть гидравлической архитектуры Прони была переведена вся; курс математики Сюзана оканчивался; из курса математики Лакруа: арифметика, геометрия и аналитическая геометрия уже были переведены вполне, а остальные части должны быть окончены переводом в непродолжительном времени; переводился также трактат Бетанкура о составлении машин. «Но крайне затрудняемся,» говорит далее председатель, «отнечатанием сих книг, ибо сие требует не малого иждивения; разсматривая же какую пользу cии книги могут принести, полагаю, что архитектура гидравлическая и трактат о составлении машин наипаче полезны быть могут служащим в инженерах путей сообщения, а потому смею надеяться, что его императорское высочество принц Гольштейн-Ольденбургский) не отринет нашего прошения и может быть доставить средства к отпечатанию оных; что же касается до курсов математики, то осмеливаюсь ожидать от представительства вашего превосходительства пред его сиятельством графом Алексеем Кирилловичем разрешения на отпечатание оных на казенный кошт, в тииографии московского университета, предоставляя все экземпляры в пользу сей типографии, ибо мы ищем не прибытка, а желаем только доказать усердие наше к пользе отечества, в коем поддержаны покровительством его сиятельства г. министра просвещения и вашего превосходительства.
В течение года поступили в члены Общества следующие лица, в почетные: генерал-адъютант князь Петр Михайлович Волконский и инженер - генерал-майор путей cooбщения Александр Александрович Саблуков (сын крестного отца М.Н. Муравьева). В ординарные члены: Петр Александрович Рахманов, свиты его величества подполковник Густав Иванович Шефлер, поручик Павел Акимович Сулима, подпоручик Александр Николаевич Муравьев, доктор физико-математических наук Дмитрий Александрович Облеухов, кандидаты: Федор Иванович Чумаков и Алексей Петрович Терликов.
Приведенное нами извлечение из годового отчета дает повод полагать, что московские математики вели дела свои весьма удовлетворительно: добрая слава, распространившаяся об их полезных и совершенно безкорыстных трудах, без сомнения, не мало способствовала умножению их Общества. В числе членов, пожелавших принять участие в трудах или по крайней мере заявить свое сочувствие к Обществу, мы видим при самом начале его существования два имени, пользовавшиеся в то время большою известностью: князя П.М. Волконского и капитана Рахманова. Первый был неотлучным сопутником императора Александра 1-го во время частых его путешествий по России, его походным докладчиком по делам военной коллегии (упразднена 27 января 1812 года) и военного департамента и, по положению своему, имел сильное влияние на совершавшиеся в военном ведомстве преобразования. Второй, Рахманов, принадлежал к числу даровитейших офицеров квартирмейстерской части, был основателем и первым редактором «Военного Журнала» и в кругу военных пользовался общим и справедливо заслуженным уважением. Но едва-ли не лучшим доказательством успехов юного Общества было умножение числа слушателей, явившихся на второй год уже в числе тридцати человек, не взирая на условие приема, отличавшиеся большою строгостию для вновь поступающих.
Московское Общество математиков было зародышем Московского Учебного Заведения для коллонновожатых и имело связь с производившимся в то время преобразованием квартирмейстерской части (нынешнего генерального штаба). Князь П.М. Волконский, назначенный в мае 1810 года управляющим квартирмейстерскою частию, прилагал особое попечение о лучшем устройстве этой части и привлечении на службу в нее хорошо подготовленных и образованных офицеров и всеми средствами поощрил поступление в колонновожатые молодых людей обладавших основательными сведениями в математических науках. Для ознакомления же их с военными науками и усовершенствования в математике установлено было для них преподавание лекций в штабе некоторыми из старших офицеров. Основанное между тем в Москве Общество Математиков клонилось в той же цели, и потому князь Волконский, приняв звание почетного члена Общества Математиков, принял это Общество под свое покровительство. Познакомившись ближе с Н.М. Муравьевым, он увидел в нем полезного сотрудника, который частными средствами содействовал усилиям его возвысить и усовершенствовать одну из важнейших отраслей военной службы. С того времени он постоянно возбуждал и поощрял учебную деятельность М.Н. Муравьева.
Приближение отечественной войны положило конец мирным занятиям Общества Математиков. Главный деятель и двигатель Общества М.Н. Муравьев отправился в Петербург и в декабре месяце поступил на службу колонновожатым. Вскоре после того и сам президент Общества, вызванный в Нижний Новгород для формирования ополчения, также должен был оставить Москву. За ним большинство молодежи, давно уже порывавшейся в действующую армию, тотчас поступило на службу в колонновожатые; остальные, более нетерпеливые, еще прежде определились в разные полки. Таким образом скромные аудиторы на Большой Дмитровке совершенно опустели. И слушатели и наставники обратились к математике совсем иного рода, к разрешению задач той головоломной механики, которая губить лучший цвет человечества, начиная с первой страницы Книга Бытия и до настоящей минуты.
Мы сочли нужным пойти в некоторые подробности о Московском Обществе Математиков, и собрать, насколько то было нам доступно, в сохранившихся в разных архивах, а также в изданиях частных лиц, свидетельства о полезной, хотя и кратковременной его деятельности.
Поводом к этому послужило между прочим и то обстоятельство, что самое существование Общества Математиков было подвергнуто одно время сомнению. Покойный С.П. Шевырев в своей прекрасной «Истории Императорского Московского Университета» говорит: что многие молодые ученые готовы были принять участие в этом Обществе, что попечитель много содействовал ему и ходатайствовал об утверждении, но что «дело не состоялось, потому что главный двигатель его не принадлежал к университету и устремил в иную сторону свои полезные действия».
Нет никакого сомнения, что к этому выводу был приведен почтенный профессор отсутствием в делах университета переписки об учреждении Общества Математиков, которая, по всем вероятиям, вместе с другими делами университетского архива, была истреблена пожаром 1812 года. (с.53-68)
Дед-Дуб-Сноп наш
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_466.htm

 Отправлено: 16.01.17 22:09. Заголовок: ...к концу 1810 года..

...к концу 1810 года, должно отнести составление Михаилом Николаевичем устава Московского Общества Математиков — обстоятельство весьма интересное и по своим последствиям и как первый опыт его общественной деятельности...

Устав общества математиков
Общество Математиков, будучи убеждено в необходимом содействии математических наук познанию во многих частях споспешествующих государственному благу, при том возбуждаемое истинною и чистейшею любовию к отечеству, поставило себе непреложным правилом всемирно стараться о распространении познания математических наук между своими соотечественниками, на что предстоят три главные средства: преподавание, сочинения и переводы; почему из совокупления всех трех составилась вся цель сего Общества; но как из прикладных частей математики вообще самые полезные суть: механика и военное искусство: то наипаче на них Общество обратило свое внимание, и устремило все труды к приуготовлению молодых людей особенно в военную службу.
Здесь новое предложение явилось на paзрешение: при множестве частных учебных заведений, в Москве существующих, может ли Общество надеяться найти желающих пользоваться его преподаванием? Сие затруднение разрешилось следующим: так как военные науки едва ли в котором из сих заведений преподаются: ибо для этой важной части познаний очень мало в Москве учителей: то Общество имеет в числе своих сочленов такового, который не только теоретически может сию часть преподавать, — также и снятие планов, а при том снабжен он и книгами и инструментами к тому нужными. Сей класс Общества может принести очевидную пользу, будучи сопровождаем лекциями разных частей математики, а именно: арифметики с алгеброю. геометрию с тригонометрией плоской и сферической, геометрии начертательной, геометрии аналитической, механики твердых и жидких тел, дифференциального и интегрального исчисления, преподаваемым и от членов Общества так, что всякой желающий пользоваться лекциями, может избирать к слушанию те части математики, которые соответственны его познаниям и предназначению. Таковое co6paниe курсов, представляя учащимся большие выгоды, споспешествует к скорейшему усовершенствованию прилежных, особливо приобретших уже хотя некоторые понятия в какой либо части математики: а таковых очень много. Они могут, повторяя на лекциях сии неокончанные ими науки, в тоже время следовать курсу в неизвестной еще им части; а чрез то ускорить окончание своего учения: да и самые те, которые в математических науках никаких еще сведений не имеют, найдут в Обществе все средства к своему в них образованию. Ко всему вышесказанному присовокупить должно и то, что Общество, не имея в виду ни какой корысти, единогласно положило преподавать все вышесказанные лекции без всякой платы; почему и постановило правилами себе нижеследующие статьи:
Глава I. О предметах упражнения
Отделение 1. Преподавание.
1) Будут преподаваться из чистой математики арифметика вместе с алгеброй, геометрия с тригонометрией плоской и сферической, геометрия начертательная, высшая, или аналитическая геометрия, дифференциальное и интегральное исчисление: из смешанной: механика твердых и жидких тел, тактика во всем ее пространстве, фортификация долговременная и полевая, разбивание оной на земле, теория и практика снимания планов менсулом, астролябиею и на глазомер, также и нивелирование.
2) Ежели со временем Общество будет иметь большее число членов, чрез что получит возможность преподавать физику, физическую и математическую географию, артиллерию и гражданскую архитектуру, то и сии науки войдут в число упражнений Общества.
Отделение 2. О сочинениях и переводах
3) Сочинения и переводы полезных математических книг как по чистой так и но прикладной математике входит в число упражнений членов. Роды этих упражнений назначаются обществом.
Глава II. О составе общества и общих правилах в нем соблюдаемых
Отделение 1. Состав общества
4) Общество состоит из почетных и ординарных членов, из коих избирается президент: а из числа только ординарных, директор, секретарь и лекторы. Также входят в состав Общества под названием сотрудников те из учащихся, которые окажут особые успехи в преподаваемых в обществе науках; также к обществу причисляется и письмоводитель oногo, вспомоществующий секретарю к содержанию в порядке письменных дел.
Отделение 2. Общии правила для упражнений общества
5) Каждую часть преподавания Общество по большинству голосов возлагает на одного из своих членов, смотря на способности оного.
6) Авторы, коим следовать должно в преподаванию, избираются Обществом по большинству голосов. Позволяется однако же лекторам пополнять оные, где сочтут сие нужным.
7) Сочинения или переводы разсматриваются либо всем Обществом, либо назначенными от общества для этого членами. Таковое препоручено может быть сделано и одному из членов.
8) Те статьи сих сочинений или переводов, которые покажутся разсматривающему члену недостаточными, представляются на разсмотрение обществу, которое дает сочинителю или переводчику наставление, как оные исправить, или вовсе отменяет.
Отделение 3. Собрание и экзамены
9) Общество собирается по приглашению директора сего Общества, с позволения президента, буде он не в отлучке, трактует о предметах, относящихся до преподавания, о представляемых сочленами его сочинениях и переводах, и каждый месяц производить экзамен учащимся.
10) Собрания бывают или частные или общие. Последние отличаются от первых тем, что бывают только два раза в год, и на оные приглашается по воле президента неопределенное число посторонних посетителей; при том экзамены учащимся делаются в их присутствие.
11) Частные собрания бывают по крайней мере один раз в месяц» для частных экзаменов и разсуждений о разных предметах в правилах общества постановленных.
12) Все члены должны быть уведомлены о назначенном дне собрания. Если же который из них не явился, тот не вправе протестовать против сделанного в собрании какого либо постановления: а потому Общество решит окончательно предлежащие ему суждения присутствующими членами.
13) Те из сотрудников, которые на общих экзаменах докажут свои познания в арифметике, алгебре, геометрии элементарной, начертательной и аналитической, в тригонометрии плоской и сферической, в дифференциальном и интегральном исчислениях, и в механике твердых и жидких тел, поступают в ординарные члены.
14) Те из учащихся, которые на общих экзаменах докажут свои познания в арифметике, алгебре, геометрии элементарной и аналитической, в тригонометрии плоской, также в механике твердых тел, поступают в сотрудники Общества.
Отделение 4. Разные общие правила
15) Общество принимает или отвергает предлагаемых оному новых членов чрез баллотирование.
16) Ежели кто из членов нерадив будет в исполнении своих противу Общества обязанностей: то такового, по предложению президента, или по представлению директора, с согласия всех членов, или по большинству голосов, Общество исключает из членов, или буде возложена на него какая нибудь должность, от оной его отменяет и поставляет другого.
17) Журнал заседания Общества в следующее собрание читается и подписывается членами почетными, ординарными и сотрудниками, бывшими тогда в собрании.
18)Дипломы, выдаваемые членам на звания, ими в Обществе занимаемые, подписываются президентом, директором и секретарем.
19) Праздничные дни соблюдаются с положением в учебных заведениях означенным.
Глава III. Обязанности и права членов вообще
Отделение 1. О почетных членах
20) Почетные члены присутствуют на собраниях, и имеют голоса наравне с ординарными членами.
21) Общество не вправе требовать от них содействия в трудах своих: но не возбраняется почетному члену принимать в них участие, только сообразуясь с постановлениями Общества.
22) Почетные члены к собранию Общества занимают места пo правую сторону президента.
Отделение 2. Об ординарных членах
23) Каждый ординарный член должен безотговорочно принимать на себя и исполнять в точности возлагаемую на него Обществом обязанность по предметам преподавания, сочинений или переводов, или по другим должностям Общества, как-то: директора и секретаря.
24) Член, занимающейся преподаванием, принимает в Обществе звание лектора той науки, которую преподает, и сохраняет это звание, пока сим занимается.
25) Каждый ординарный член имеет один голос.
26) Ординарные члены занимают места по левую сторону президента, ниже директора и секретаря.
Отделение 3. О сотрудниках
27) Сотрудники заседают в Обществе, принимают участие в суждениях, но предварительных голосов не имеют.
28) Они продолжают слушать лекции тех частей наук, которые ими не пройдены, и подлежат экзаменам, пока не вступят в ординарные члены.
29) Сотрудники, по назначению Общества, могут быть занимаемы разными предметами, составляющими упражнения общества.
30) Они в обществе занимают места по левую сторону президента, и ниже ординарных членов.
Глава IV. Обязанности и права должностных членов
Отделение 1. О президенте
31) Президент есть глава Общества. К нему директор относится о всем происходящем в Обществе: он имеет один голос, а в случае равенства голосов, принимает второй голос.
32) Президент избирается на неопределенное время.
33) Если что-либо в обществе решится несогласно с мнением президента, то он имеет право словесно или письменно предложить о вторичном разсуждении об этом же предмете; не позже следующего собрания; когда же и при втором разсуждении решат по прежнему, тогда уже президент не имеет права противоречить исполнению этого определения.
34) В случае нерадивого исполнения должности своей директором, президент предлагает Обществу о перемене его.
35) Президент занимает первое место в собрании.
36) Президент может иногда и не присутствовать на частных собраниях, исключая теx, на которых бывают экзамены.
Отделение 2. О директоре
37) Директор избирается на неопределенное время, из ординарных членов, и непосредственно печется о соблюдении порядка. Во всех учреждениях Общества он имеет один голос.
38) Директор не изъемлется от прочих обязанностей членов, относительно к преподаванию, сочинениям и переводам.
39) Он допускает, или отказывает желающим пользоваться лекциями Общества: отбирает мнения, на какие они курсы ходить намерены, и извещает о том лекторов тех курсов; он ведет список слушателям, с означением времени их вступления в сие звание, и курсы ими слушаемые; он прочитывает им при вступлении правила, обществом для благочинея и успехов постановляемые, и берет с них в выполнении оных подписки. Он же по донесениям лекторов, нестарательных или неспособных может исключать из числа слушателей.
40) Директор обязан присутствовать на всех собраниях и занимать первое место по левую сторону президента; он же обо всем доносит президенту.
41) Директор росписывает часы преподавания по удобности каждого лектора.
42) Если директор заметит нерадение секретаря или которого либо из лекторов, то с позволения президента представляет о сем Обществу.
Отделение 3. О секретаре общества
43) Секретарь Общества избирается на один год из числа ординарных членов, собирает и храпит у себя дела общества, ведет журнал заседаний, и занимает место подле директора.
44) Каждые полгода, то есть при общих собраниях секретарь представляет записку, заключающую все труды Общества в продолжение истекших шести месяцев.
45) Он непосредственно наблюдает за точным исполнением должности письмоводителя, и ответствует обществу за порядок и сохранение дел общества: в случай же неисправности
письмоводителя доносит о том директору.
Отделение 4. О лекторах
46) Член занимающиеся преподаванием, принимает в Обществе звание лектора той науки, которую преподает, и сохраняет сие звание пока им занимается.
47) Лекторы избираются из ординарных членов на неопределенное время.
48) Каждый из лекторов имеет право давать вопросы как словесные во время лекции, и заставлять кого либо из слушателей повторять уроки прошедшие, так и письменные на дом.
49) Ежемесячно дает отчет Обществу о пройденных им материях в течении целого месяца.
50) Все преподаваемые части чистой математики должны быть оканчиваемы лекторами в течении одного года: а части смешенной математики в два года.
51) Лектор ведет список слушающим его лекции с означением имен, их фамшпй и времени вступления.
52) Не допускает в слушатели иначе, как с позволения директора.
53) Ежели кто из слушателей нарушит правила благопристойности, или покажет свое нерадение, то лектор напоминает ему обязанность его. Ежели же и за этим слушатель продолжает уклоняться от постановленных правил, тогда лектор доносит о сем директору.
54) Если же сверх всякого чаяния кто-либо из слушателей учинит важнейшее нарушение благопристойности, то и сам лектор немедленно, и не относясь к директору, имеет право такового выслать из своего класса.
Отделение 6. О письмоводителе общества
55) Письмоводитель Общества может быть избран из числа сотрудников, и тогда пользуется правами им принадлежащими: если же он вступит в звание письмоводителя из особ обществу посторонних, то присутствует на собрании; сидит ниже сотрудников, но не имеете ни голоса, ни права вступать в суждения, а есть единственно помощник секретаря в отправлении письменных дел.
Глава V. Обязанности слушателей общества
56) В слушатели допускаются молодые люди, желающие пользоваться лекциями в обществе постановленными.
57) Они объявляют директору лекции, которыми пользоваться намерены, и получают на это от директора позволение, или отказ.
58) Каждый слушатель при вступлении своем на особой для сего приготовленной тетради, в коей означены права на них директора, лектора и обязанности самих слушателей, подписывает согласие свое исполнять в точности вышеизъясненные постановления общества.
59) Всякой слушатель обязан исправно посещать все избранные им лекции, в классе сохранять молчание, уважение к лектору и всякую благопристойность, отвечать на вопросы сделанные ему лектором, без отрицания и со всевозможною рачительностью и вниманием.
60) Исполняя правила благопристойности, тем не менее должны быть прилежны и рачительны, дабы по истечении каждого месяца в частном собрании, а по истечении шести месяцев в общем собрании дать отчет в своих успехах и знании. В противном случае не исполняющий оных исключен будет из числа слушателей.
Подлинный подписал Г. Алексей Разумовский
Дмитрий Андреевич Кропотов (1817-1875). Жизнь графа М.Н. Муравьева, в связи с событиями его времени и до назначения его губернатором в Гродно: биографический очерк, составленный Д.А. Кропотовым. Санкт-Петербург: в типографии В. Безобразова и комп., 1874. Приложение 1. c.397-405
http://dlib.rsl.ru/01003604069
http://www.knigafund.ru/books/8511/read#page63
Дед-Дуб-Сноп наш
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_466.htm

 Отправлено: 17.01.17 14:26. Заголовок: Поступление Муравьев..

Поступление Муравьева в свиту Его Величества. Война 1812 года

Глава IV. Поступление Муравьева в свиту Его Величества во квартирмейстерской части. Война 1812 года (по запискам Н.Н. Муравьева). — Курута. — Бенигсен. — Тяжелая рана при Бородине. — Генеральный штаб того времени. — Московское заведение для колонновожатых. - Исторически очерк генерального штаба в России. — Заслуги Mypaвьевых.
Выше уже было упомянуто о поступлении М.Н. Муравьева в декабре 1811 года в колонновожатые. Так как для производства в офицеры обычай требовал oт всех колонновожатых удостоверения в приобретении и основательных познаний в математике, то вероятно с этой целью бывший вице-президент Общества Математиков по желанию отца и быль подвергнут экзамену академиком Гурьевым. В оригинальном свидетельстве строгого и скупого на похвалы академика изложен следующий довольно любопытный отзыв: чинил испытание поступившему ныне в корпус колонновожатых, дворянину Михаиле Муравьеву, в чистой и прикладной математике; и по испытании оказалось, что он имеет весьма хорошие способности и особенную склонность к сим наукам. Судя по летам его, совсем ожидать было не можно, чтобы познания его, в оных такт далеко простирались, и паче всего то достопримечательно, что ему, юноше еще, известны лучшие по сим предметам писатели, которых сочинения он удобно понимает и разбирает. По сему без сомнения надеяться можно, что со временем, когда достигнет до совершеннолетия, он ознаменует себя отличными успехами -.
В звании колонновожатого Муравьев был всего один месяц, и 27 января 1812 года получил первый офицерский чин прапорщика свиты Его Величества по квартирмейстерской части. Из числа произведенных тогда 18 человек в офицеры, Михаил Муравьев был поставлен в списке старшим, а Артамон Муравьев последним. Вместе с ним были произведены: граф Апраксин, граф Сергей Строганов, Лукаш, Глазов, оба Мейендорфа, Даненберг, Фаленберг, Цветков, Дитмар, Рамбург и др. — Кроме вышеприведенного испытания академика Гурьева, Муравьев был подвергнут еще другому в главном штабе и оказался сведущее своих экзаменаторов. На другой день после производства в офицеры, Муравьева назначили дежурным смотрителем над колонновожатыми и преподавателем математики вместо старшего его брата Николая. Вскоре после этого он был назначен по распоряжение князя Волконского экзаменатором при главном штабе. Бывший тогда председателем департамента дел военных в государственном совете граф А.А. Аракчеев, имея в виду необыкновенную молодость Муравьева, усомнился в способности его экзаменовать других и назвал при этом Муравьева ребенком. Когда же князь Волконский продолжал отстаивать сделанное им назначение и предложил графу лично удостовериться в экзаменаторских способностях молодого офицера, то граф Аракчеев сам явился на экзамен, внимательно следил за каждым словом Муравьева и сделал ему несколько вопросов, на которые тот отвечал весьма удовлетворительно. Князь Волконский, заметив, что молодой экзаменатор, произвел благоприятное впечатление на графа, наконец спросил его: как же вы теперь изволите полагать, может он исполнять обязанность экзаменатора, или же еще молод? — Граф Аракчеев, вообще нелюбивший отказываться от своих мнений, на этот раз ответил: может и очень может; что же касается до его молодости, то, с Божиею помощью, недостаток этот с годами совершенно исправится.
Учебные занятия Муравьева вскоре однакож должны были прекратиться. На западной границе России наполеоновские полчища собирались грозными тучами. Ни для кого не было сомнения, что приближается борьба, долженствовавшая решить участь нашего отечества и с тем вместе судьбу Европы, давно уже пресмыкавшейся у пят венчанного полководца. Во всех управлениях военного ведомства всю зиму кипела у нас сильная деятельность. — Наконец в конце марта военный министр Барклай де-Толли выехал в Вильну для принятия начальства над 1-ю западною apмиею. Лица, принадлежавшие к штабу его, выехали из Петербурга еще прежде. В начале апреля отправился туда же и молодой Муравьев, в числе прочих прикомандированных к штабу
армии. В Вильне впродолжение полутора месяца он оставался почти без дела, и только 1 июня когда состоялось распределение офицеров квартирмейстерской части по корпусам и дивизиям, он, вместе с братьями своими Александром и Николаем, получили назначение состоять при штабе 5-го гвардейского корпуса, бывшего в то время под начальством цесаревича Константина Павловича. Муравьев отправился к месту нового своего служения в г. Свенцяны, грязный жидовский городок в 76 верстах от Вильны. Когда, с открытием военных действий, войска 1-й армии, уступая натиску превосходного числом неприятеля, отступили к этому городу, находившемуся в центре расположения всей армии, то 5-й корпус, а за ним и остальные направились в лагерь под Дриссою.
«По приходе к Смоленску», говорить в своих неизданных записках Н.Н. Муравьев, «мы стали лагерем в двух верстах от города. Квартира великого князя была на мызе: так как мне и брату не было никаких занятий, то мы отправились на несколько времени посетить знакомых. Брат Михайло отправился в семеновский полк, где его любили, а я — в кавалергардский, к Лунину, и мы таким образом провели дня три. Александр находился при генерале Лаврове, командовавшем тогда гвардейскою пехотою. Служба наша не была видная, но трудовая, ибо почти не проходило ни одной ночи, в которую бы нас куда-нибудь не посылали. Мы обносились платьем и обувью и не имели достаточно денег, чтобы заново обшиться; завелись насекомые; наши лошади потощали от безпрерывной езды и от недостатка в корме. Михайло начал слабеть в силах своих, но поудержался в здоровье до Бородинского сражения, где он, как сам потом мне говорил: к счастью был ранен, не будучи в состоянии болеe выдержать усталости и нужды. У меня открылась цынготная болезнь. Все приказания и распоряжения по войскам гвардейского корпуса передаваемы были от его высочества чрез состоявшего при его особе и исправлявшего должность обер-квартирмейстера, гвардейского корпуса полковника Куруту, и потому офицеры гвардейского генерального штаба находились в его владении». Нижеследующие подробности, извлеченные из упомянутых записок Н.Н. Муравьева, могут дать некоторое понятие как о нравственных свойствах этой личности, игравшей в свое время весьма значительную ролю, так и вообще о службе офицеров генерального штаба в эпоху отечественной войны.
«Курута мало безпокоился о нашем положении – говорит Муравьев - а только быль ласков и с приветствиями безпрестанно посылал нас по разным поручениям. Брат Михайло сказывал мне, что, возвратясь однажды очень поздно на ночлег, и чувствуя лихорадку, он залез в шалаш, построенный для Куруты, пока тот где-то ужинал. Шел сильный дождь, и брат, продрогший от озноба, уснул. Курута вскоре пришел и, разбудив его, стал выговаривать ему, что он забылся и не должен был в его шалаше ложиться. Брат молчал; когда же Дмитрий Дмитриевич перестал говорить, то Михайло лег больной на дожде. Тогда Куруте сделалось совестно; он призвал брата и сказал ему: вы дурно сделали, что вошли в мой шалаш, а я еще хуже, что вас выгнал — и затем лег себе спокойно, не пригласив к себе брата, который охотнее бы согласился умереть на дожде, чем проситься под крышу к человеку, который счел бы cиe за величайшую милость, и потому, он не жалуясь на болезнь, провел ночь на дожде. Брат Михайло обладал необыкновенною твердостью духа, которая являлась у него еще в ребячестве. Часто случалось, что Константин Павлович, видя нас ночующими на дворе у огня и в полной одежде, т.е. в прожженных толстых шинелях и худых сапогах, называл нас в шутку тептерями, но мы не переставали исправлять должность слуги и убирать своих лошадей, потому что никого не имели для прислуги. Впрочем данная нам кличка тептер не сопрягалась с понятием о неблагонадежных офицерах; напротив того, мы постоянно слышали похвалы от своего начальника, и службу нашу всегда одобряли».
По прибытии к армии князя Кутузова, старший брат Михаила Николаевича, Александр, был командирован в appиepгард в распоряжение генерала Коновницына; второй же, Николай, был переведен в новую главную квартиру под команду генерала Вистицкого. Сам же Михаил Николаевич, при дальнейшем отступлении к Можайску, постоянно следовал с гвардейским корпусом до 21-го августа, когда главная квартира подошла к Колоцкому монастырю. Здесь Муравьев получил приказание явиться к вновь назначенному начальником главного штаба западных армий графу Беннигсену и состоять при нем для исполнения поручений.
Граф Леонтий Леонтьевич Бенниигсен (род. 1745г. в Брауншвейге, умер в Ганновере 1826г.), бывший виленским генерал-губернатором и главнокомандующим apмиею во время прусской войны 1806—1807г., жил по заключении тильзитского мира в Закрете, прекрасном своем имении в 3 верстах от Вильны. Обладая несомненными военными талантами, решимостью и холодным расчетливым умом, Беннигсен с тем вместе был надменен, неблагодарен и склонен к проискам. — Высокий и стройный, он, по словам Д. Давыдова, возвышался над полками как знамя, но сердце солдат к нему не лежало; они как-то немо к нему относились, боялись его, но не любили. Назначение главнокомандующим apмиею Барклая де-Толли, еще весьма недавно служившего под его начальством, не давало ему покоя. Находясь при главной армии со времени выступления ее из Вильны, Беннигсен был свидетелем постоянно возраставшего недоверия войск к новому своему предводителю. Солдаты и офицеры не могли равнодушно видеть уныния и слез православного народа, оставляемого на жертву шляхты, жидов и французов — трех адских бичей, под которыми должна была терзаться несчастная страна. Не только офицеры, но и генералы явно осуждали распоряжения своего главного военачальника, не стесняясь даже присутствием нижних чинов. Неудовольствие в войсках, невидевших конца своему отступлению, увеличивалось с каждым переходом и, наконец, с сдачею Смоленска — этого древнего русского достояния, достигло крайних пределов. Объезжая под Смоленском войска, главнокомандующий мог собственными ушами слышать ропот против себя своих подчиненных. Между высшими чинами армии в то же время брошена была анархическая мысль об избрании иного главнокомандующего из числа двух старейших полководцем, находившихся при армии. Полководцы эти были: Багратион и Беннигсен. Трудно решить теперь, в чьем уме могла зародиться подобная мысль: в голове ли английского коммисара Роберта Вильсона, следовавшего при главной квартире, или же у честолюбивого ганноверца Беннигсена; но можно с достоверностью полагать, что никогда чистая душа Багратиона не была источником себялюбивых замыслов или безначалия, разбивающего в дребезги повиновение младшего к старшему — основной догмат не только войска, но и всякого благоустроенного общества. Как бы то ни было, но Барклай был вынужден просить Беннигсена удалиться из армии. Новый главнокомандующий, князь Кутузов, назначил его, как уже было упомянуто, своим начальником главного штаба. Надо полагать, что дарования Беннигсена действительно были необыкновенны, если принять в соображение, что он до конца своей службы не знал языка, которым говорила русская армия, и что все бумаги переводились для него на французский язык. Можно посудить, какова же должна быть армия, которая и при непонимавшем ее предводителе могла отражать с успехом удары, наносимые ей первым полководцем в мире. Положение офицеров квартирмейстерской части, состоявших при Беннигсене, по временам было весьма тягостно: кроме исполнения других обязанностей, они иногда должны были просиживать ночи за переводами с русского на французский язык важнейших бумаг и печатных распоряжений, указов и манифестов. Таким образом в самый разгар сражения при Шевардине, почти под выстрелами неприятеля, Муравьеву довелось заниматься упражнениями в переводах для своего начальника. Но при Беннигсене Муравьев состоял весьма недолгое время. В день Бородинского сражения, находясь на батарее Раевского, в нескольких шагах от Беннигсена, Муравьев был ранен ядром в левую ляжку. Снаряд вырвал часть мускулов, но по счастью не задел самой берцовой кости. Повалившись вместе с убитою лошадью, Муравьев в безпамятстве распростерся на земле.
Было уже около 11 часов. В это время прискакал с левого фланга в село Горки с каким-то донесением к главнокомандующему адъютант Беннигсена поручик л.гв. семеновского полка кн. Голицын. Бурка его была в крови. Обратившись в стоявшим тут же двум братьям Муравьевым, Александру и Николаю Николаевичам, он им сказал: это кровь брата вашего Михаила -. К этому Голицын присовокупил, что стоя с ним рядом, он видел, как его сбило ядром с лошади, но что затем не знает, остался ли он в живых или нет. В записках своих Н.Н. Муравьев говорит: «не выражу того чувства, которое поразило нас при сем ужасном зрелище и вести. Мы поскакали с Александром на левый фланг по разным дорогам, и я скоро потерял его из вида. Встревоженный участью брата, который представлялся мне стонающим среди убитых, я мало обращал внимания на ядра, которые летали как пули, осматривал груды мертвых и раненых, спрашивал всех, но не нашел брата и ничего не мог о нем узнать. Подвигавшаяся в это время к нашим линиям громады французской конницы и завязавшийся рукопашный бой побудили меня приостановится…Участь брата Михаила тревожила меня. Если его не успели вынести с поля сражения до этой схватки, то наверное не мог он уже быть в живых; если же успели, то его надобно было искать в Татарках. Следуя за ранеными, я спустился в лощину, по коей они тянулись вереницею и куда попадали только неприятельские гранаты, добивавшие их осколками своих взрывов. По всей лощине стояли лужи крови, среди которых многие из раненых умирали в судорожных страданиях. В таком же положении находилось множество изувеченных лошадей, боровшихся со смертью. Картина ужасная! Стон и вопль смешивался со свистом ядер и гранат! Выехав на большую дорогу, я поворотил вправо к Татаркам; но никто о брате ничего не знал; люди наши однако говорили, будто видели его сидевшим саженях в 30-ти от большой дороги. Александр возвратился с левого фланга и также не нашел брата. И так мы полагали Михайлу в числе того множества раненых, которых члены были разметаны ядрами, или раздавлены артиллериею...Но в надежде еще найти его, Александр, на всякой случай, выпросил у Вистицкого позволение, ехать в Москву, чтобы искать брата по дороге между множеством раненых, которых везли на подводах. Так как мы во всем терпели большой недостаток, то условились с Александром, чтобы мне отпроситься в село Осташово, взять оттуда несколько лошадей, продовольствие и, если бы оказалось возможным, денег. Село cиe лежит в 35-ти верстах от Бородина и 41 от Можайска. — Вистицкий отпустил меня 27 августа ввечеру. И отправился один верхом рысью, но отьехав верст 8, встретил казачий пост, которым меня не пустил далее, говоря, что имеют строгое приказание никого не пропускать по этой дороге, потому что неприятель ее уже занял. Это было справедливо, ибо тут же приведены были пленные французы разъездом казаков, от которых я узнал, что они взяли пленных в селе Бражникове, отстоящем от нашей деревни на одну версту. И так ночью я возвратился назад…В Осташово заходило человек 60 французских мародеров, которые побили стекла в доме, сорвали с билиарда сукно и поколотили управителя; но более ничего не могли сделать, потому что собравшиеся крестьяне часть их выгнали, а другую убили. Рано по утру, 28 числа, мы снова отправились отыскивать брата Михайлу. Медленно ехали среди множества раненных и всех распрашивали, описывая им приметы брата, но ничего не узнали. Наконец подпоручик Хомутов, ехавший мимо, сказал нам, что 27 числа он видел брата Михайлу жестоко раненого на телеге, которую вез московский ратник, и что брат поручил ему известить нас о себе. Равнодушие товарища Хомутова, не известившего нас о том накануне, заслуживает всякого порицания и он не миновал наших упреков. Мы продолжали путь свой и розыскания — проезжая через селения; один из нас заходил во все избы по правой стороне улицы, а другой по левой. Но в этот день мы его не нашли. Я остался ночевать в главной квартире, Александр же поехал далее. 29 числа я отправился в Москву. В горестном положении увидел я столицу...Я прискакал в свой дом, полагая найти там отца и братьев. Старший кучер, испуганный, подбежал ко мне и не узнав меня, принял лошадь. Я с шумом вбежал в комнаты, но Александр, встретив меня, остановил: тише, тише - сказал он — Михайло умирает; у него антонов огонь показался и теперь ему делают операцию -. Осторожно войдя в батюшкин кабинет, я увидел брата Михайлу, лежащего на спине; доктор Лемер (Lemaire) вырезывал ему снова рану и пускал из нее кровь. Михайло, узнав меня, кивнул головой и во все время мучительной операции лицо его не изменялось. Приятель его Петр Александрович Пусторослев тут же находился. Дом уже был почти совсем пуст. Князь Урусов выехал с батюшкой в Нижний-Новгород, куда все московское дворянство укрылось. В доме осталось только несколько старых слуг наших и те вещи, которых за скоростью не успели вывести. Я вышел из комнаты раненого. Лемер окончив операцию, подал нам некоторую надежду на выздоровление брата, впрочем очень малую. Ввечеру Александр разсказал мне случившееся с Михайлом, по его собственным словам».
«Во время Бородинского сраженья Михайло находился при начальнике главного штаба, генерале Беннигсене на Раевского батарее в самом сильном огне. Неприятельское ядро ударило лошадь его в грудь и, пронизав ее на сквозь, задело брата по левой ляжке так, что сорвало все мясо с повреждением мышиц и оголило кость. Судя по обширности раны, ядро казалось было двенадцати-фунтовое. Брату был 16-й год от роду. Михайлу отнесли сажени на две в сторону, где он неизвестно сколько времени пролежал в безпамятстве. Он не помнил, как ударило его ядром, но пришедши в память, увидел себя лежащим среди убитых. Не подозревая себя раненым, он сначала не мог сообразить, что случилось с ним и с его лошадью, лежавшею в нескольких шагах от него. Михайло хотел было встать, но едва приподнялся, как узнал и почувствовал тогда сильную боль, у видел свою рану, кровь и разлетавшуюся в дребезги шпагу свою. Хотя он был очень слаб, но имел еще довольно силы, чтобы несколько приподняться и просить подле него стоявшего Беннигсена, чтобы его вынесли с поля сражения. Беннигсен приказал вынести раненого, что было исполнено четырьмя рядовыми, положившими его на свои шинели. Когда же они вынесли его из огня, то положили па землю. Брат дал им последний червонец и просил их не оставлять его, но трое из них ушли, оставя свои ружья, а четвертый, отыскав подводу без лошади, взвалил его на телегу, сам взявшись за оглобли, вывез ее на большую дорогу и также ушел, оставя ружье свое на телеге. Михайло просил мимо ехавшего лекаря, чтобы он его перевязал, но лекарь сначала не обращал на него внимания: когда же брат сказал ему, что он адъютант Беннигсена, то лекарь взял тряпку и завязал ему ногу просто узлом. В это время подошел к брату какой-то раненый гренадерский поручик —несколько хмельной, и сев ему на ногу, стал разсказывать о подвигах своего полка. Михайло просил его отслониться, но поручик ничего слышать не хотел, уверяя, что он такое же право имеет на телегу. Такое положение на большой дороге было очень неприятно. Мимо брата провезли другую телегу с ранеными солдатами. Кто-то из сострадания привязал оглобли братниной телеги к первой и она потащилась потихоньку в Можайск. Брат был так слаб, что его провезли мимо людей наших и он не имел силы сказать, чтобы остановили его телегу. Таким образом он был привезен в Можайск, где опять с телеги положили его на землю и бросили одного среди умирающих. Сколько раз ожидал он быть задавленным артиллериею или повозками. Ввечеру московский ратник перенес его в избу и, подложив ему пук соломы в изголовье, также ушел. Тут уверился Михайло, что смерть его неизбежна; он не мог двигаться и пролежал таким образом всю ночь один. В избу его заглядывали многие, но видя раненого, уходили и запирали двери, дабы не слышать просьбы о помощи. Участь многих раненых!
«Нечаянным образом зашел в эту избу лейб-гвардии казачьего полка урядник Андриянов, который служил при штабе великого князя. Он узнал брата и принес несколько яиц в смятку, которыми Михайло и утолил свои голод. При уходе Андриянова, брат его просил написать мелом на воротах: «Муравьев 5-й». Ночь была холодная; платье же на нем было изорвано ядром. 27-го поутру войска наши уже отступали чрез Можайск и надежды к спасению, казалось, никакой более не оставалось, как неожиданный случай вывел брата из сего положения. Когда до Бородинского сражения Александр состоял в appиepгapде, при Коновницыне, товарищем при нем находился квартирмейстерской части подпоручик Юнг, который перед сражением заболел и уехал в Можайск. Увидя надпись на воротах, он вошел в избу и увидел Михайлу, которого он прежде не знал; не менее того долг сослуживца вызывал его на помощь. Юнг отыскал подводу с проводником и положив брата на телегу, отправил ее в Москву. По счастью случилось, что подводчик был из деревни Лукина, князя Урусова. Крестьянин приложил все старание свое, чтобы облегчить положение знакомого ему барина и довез его до 30-й версты, недоезжая Москвы. Михайло просил везде надписывать его имя на избах, в которых он останавливался, дабы мы могли его найти. Александр и нашел его по этим надписям. Он тотчас поехал в Москву, достал там коляску, которую привез к Михаиле и уложив его, продолжал путь. Приехав в Москву, он послал известить Пусторослева, который и пригласил известного оператора Лемера. Но когда сняли с ноги повязку, то увидали что антонов огонь уже показался. Я приехал в Москву в то самое время, как рану снова разтравляли».
«Спустя несколько лет пocле того, Михайло приезжал в отпуск к отцу в деревню и отыскивал лукинского крестьянина, чтобы его наградить; но его в деревне не было. Он с того времени не возвращался и никакого слуха о нем не было. Вероятно, что он погиб во время войны в числе многих ратников, не возвращавшихся в дома свои. Я слышал от Михайлы, что в минуту, когда он лежа на поле сражения, опомнился среди мертвых, то утешался мыслью о приобретенном праве оставить армию, размышляя, что если ему суждено умереть от раны, то и смерть сия предпочтительнее того, что он мог ожидать от усталости и изнеможения, ибо он давно уже перемогался. Труды его и переносимые нужды становились свыше сил. Если ему предстояло выздоровление, то он, все-таки предпочитал страдания от раны тем, которые он должен был переносить па службе. Посему можно судить о тогдашнем положении пашем. Мы с Александром были постарее Михаилы и от того могли лучше переносить усталость и труды, но истощилось и наше терпение!
«Денег у нас между тем не было ни гроша, а надобно было отправить раненого брата в Нижний Новгород, к отцу: надобно было ему в дорогу достать лекаря и снабдить кое-каким продовольствием. Я поехал к бывшему тогда в Москве полицмейстеру Александру Александровичу Волкову, двоюродному брату отца. У него во всех комнатах лежали знакомые ему раненые гвардейские офицеры, за которыми он ухаживал. На просьбу в займы денег, он вынул бумажник и дал мне счесть, сколько у него их осталось. Я нашел 120 рублей и он мне отдал половину их. С шестидесятью рублями я возвратился домой. Александр с своей стороны также достал несколько денег, и мы отдали их Михайле».
«Заложив оставшуюся в сарае коляску парою, мы отправили на ней раненого. За ним же ехала телега с поклажей, а за телегою шли оставшиеся дворовые люди, старики, бабы и ребятишки. Пусторослев также отправлялся в Нижний Новгород; он поехал вместе с братом и с ними известный врач того времени, Мудров, который полюбил брата, лечил и спас во второй раз от смерти. Александр проводил обоз сей верст 20 за Москву, и там простился с Михайлом, не надеясь когда либо с ним опять свидеться, потому что когда сняли перевязку, то нашли, что антонов огонь вновь открылся. С тех пор, о брате я ничего не слышал до времени обратного занятия нами Вильны».
Под родительским кровом и при попечениях М.Я. Мудрова, Муравьев скоро стал поправляться. Находясь тогда в Нижнем Новгороде, Муравьев получил известие о пожаловании ему за раны, полученные при Бородине, орден Св. Владимира 4-й ст. с бантом, — награду в то время весьма важную, даже и не для шестнадцатилетнего прапорщика. В начале следующего 1813 года, как только рана закрылась, он отправился к войскам, находившимся тогда за границей, и состоял при начальнике главного штаба. В августе участвовал в трехдневном сражении при Дрездене и в конце сентября командирован был в Петербург. Здесь он оставался до начала мал 1811 года, когда был отправлен с поручением на Кавказ. В половине февраля 1815 года снова был командирован на Кавказ, и также по особенному поручению. Об этих командировках мы ничего не можем сообщить, так как в делах генерального штаба не сохранилось о том никаких сведений. Можно однакож думать, что сделанное Муравьеву поручение было исполнено удовлетворительно, потому что тотчас по возвращение из первой командировки на Кавказ он был переведен в гвардейский генеральный штаб подпоручиком со старшинством с 16 августа 1813 года. Из частных же сообщений, относящихся к этому периоду времени, известно только, что Муравьев находился в продолжении нескольких педель в Пятигорске для пользования своей раненой ноги тамошними минеральными источниками и что он приобрел тут себе множество друзей своим прямодушием н неистощимым остроумием. В числе лиц, вспоминавшись потом с удовольствием о знакомстве с ним на водах, был некто Иероним Стрельбицкий, помещик Слонимского уезда, сосланный на жительство в Пятигорск за поступление в войска, формированные в Слониме генералом Конопкой для французской армии.
В Петербурге Муравьев жил в 1815г. в Грязной улице, в доме Крестовского, вместе с братом своим Николаем, двумя Колошиными и Бурцовым, сослуживцами своими но генеральному штабу. Отец давал ему, как и другим братьям, по 60 руб. ассигнациями в год, — пособие чрезвычайно умеренное, заставлявшее его, как он говорил, скитаться по перифериям столицы. Живя в пятером артелью, они имели общий стол. Едва ли нужно добавлять, что обед молодых офицеров не отличатся лукулловскою изысканностью. По возвращении из похода Муравьев вместе с братом своим Николаем расположились на жительстве в деревянном одноэтажном доме гоф-фурьера Сергея Захаровича Крылова, существующем и поныне в переулке, разделяющем Аракчеевские казармы. Старший брат, Александр Николаевич, жил особо в Офицерской улице, во втором доме от Вознесенского проспекта. Служба в гвардейском генеральном штабе оставляла Муравьеву очень много досужего времени, особливо зимой. К этому времени, кажется, следует отнести первый его ученый труд, написанный под влиянием впечатлений, вынесенных им с Кавказской линии. В то время еще не существовало хотя сколько нибудь удовлетворительной карты Кавказа. Неимение достаточная числа хороших геодезистов, знакомых с употреблением барометра при определены высот, составляло главнейшее препятствие к производству на Кавказе правильной и точной съемки. Для устранения этого недостатка, Муравьев все свои досуги в 1816 и 1817 годах посвящал составлению руководства, названного им: Измерение высот посредством барометрических наблюдений. Это руководство, оставшееся в рукописи, по всем вероятиям, предназначалось им для преподавания в московском учебном заведении для колонновожатых. Никогда не быв большим охотником до театров, концертов и прочих развлечений, которыми изобилует столица, он большую часть времени проводил в чтении или за любимыми своими математическими выкладками. Подобная уединенная жизнь и выбор занятий, вызывавших на размышление, весьма естественно должны были породить в душе его ряд убеждений, независимых от окружавшей его среды. Брошенный в водоворот жизни несовершеннолетним еще юношей, он очень рано приобрел привычку, обходиться без посторонней помощи и с тем вместе навык руководить действиями других, хотя не на широком поприще преподавателя аналитической геометрии, но все-таки, поприще весьма удовлетворительным для самолюбия пятнадцатилетнего юноши. С производством же в офицеры порученная ему обязанность экзаменатора при главном штабе, конечно, вовсе не удовлетворяла ни снедавшей его жажды к деятельности, ни его честолюбия. Старинное государственное правило: si vis pacem para bellum казалось было тогда забыто: из офицеров генерального штаба не подготовлялись для будущих армий предводители и администраторы; они уже не изучали театры войн в политическом, экономическом и других отношениях. Утрачивая свою специальность, они исполняли при войсках роль жалонерных офицеров, и часть их, находившаяся при польской армии, получила малиновый прибор. Из дел того времени видно, что чрез генеральный штаб выписывались для придворных дам варшавские башмаки. Вообще круг обязанностей офицеров квартирмейстерской части с окончанием войны принял одностороннее техническое направление военных топографов и ограничевался составлением маршрутов, расквартированием войск и съемками. Самая служба в генеральном штабе не взирая на мощное покровительство князя Волконского, не представляла особой заманчивости: вся карьера заканчивалась чином полковника и только немногие поднимались выше. Поэтому Муравьев был недоволен своим служебным положением и в ожидании лучшего, сидел у моря и ожидал погоды (с.69-90)
Дмитрий Андреевич Кропотов (1817-1875). Жизнь графа М.Н. Муравьева, в связи с событиями его времени и до назначения его губернатором в Гродно: биографический очерк, составленный Д.А. Кропотовым. Санкт-Петербург: в типографии В. Безобразова и комп., 1874
http://dlib.rsl.ru/01003604069
http://www.knigafund.ru/books/8511/read#page63
Дед-Дуб-Сноп наш
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_466.htm
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_467.htm

 Отправлено: 17.01.17 21:02. Заголовок: Московское заведение..

Московское заведение для колонновожатых

По окончанию войны с французами, отец Михаила Николаевича вышел в отставку и поселился в Москве, с тем, чтобы посвятить все досуги свои хозяйству и устройству своих имений. Но эта решимость продолжалась однако же очень не долго. Вскоре Николай Николаевич занялся по прежнему образованием молодых людей, готовивших себя к военному поприщу. Не взирая на очевидные невыгоды для хозяйства, Николай Николаевич возобновил у себя чтение лекций, вследствие настоятельных просьб своего сына, побуждаемого, как кажется, честолюбивым желанием, сделаться со временем преемником своего отца и вместо Общества для чтения математических лекций создать другое, в более обширных размерах, постоянное правительственное учреждение для образования офицеров генерального штаба. Очень может быть также, что Муравьев, опасаясь склонности своего отца к дорогим и опасным агрономическим опытам, думал направить деятельность отца к занятиям более определенным, совершенно знакомым и не столь разорительным. Во всяком случае, какое бы ни было тайное побуждение к открытию этих лекций и, наконец, кому бы ни принадлежала эта благая мысль, отцу или сыну, но лекции были открыты в самом начале 1815 года, в том же доме на Большой Дмитровке, в том же самом размере и на тех же самых основаниях, как они читались до 1812 года в Обществе Математиков, возникшем, как мы уже видели, по мысли молодого Муравьева. Не взирая на свое краткое существование, прежнее Общество Математиков принесло уже хорошиeплоды. Вышедшие из него молодые люди поступили в 1812 году на службу в армию и вообще все оказались отличными офицерами. В продолжение отечественной воины они были распределены по различным корпусам и частям армии и назначены к исправлению обязанностей офицеров квартирмейстерской части; — в следующем 1813 году уже все они были переведены в квартирмейстерскую часть, а в 1814г.
некоторые из них и в гвардейский генеральный штаб. Знаниями своими и отличным исполнением обязанностей, они обратили общее внимание как на себя, так и на Н.Н. Муравьева, давшего им в столь короткое время такое отличное для квартирмейстерской службы образование. Князь Волконский, имевший возможность в предшествовавшие войны убедиться в способностях офицеров, вышедших из Общества Математиков, предложил Николаю Николаевичу Муравьеву чрез его сына Михаила Николаевича, возобновить чтение лекций, но уже не в виде Общества Математиков, но с целью более определенною и под названием Московского Учебного Заведения для колонновожатых, с тем, что те из молодых людей, его слушателей, которые пожелают служить по квартирмейстерской части, могут немедленно вступить в службу колонновожатыми. Двенадцать человек тотчас же приняли это предложение.
По прежнему, лето было посвящено практическим работам, ознакомлению с геодезическими инструментами и съемке планов. Занятия эта производились в 12 верстах от Москвы, в селе Хорошеве. В сентябре 1815 года Михаил Николаевич Муравьев возвращаясь с Кавказской Линии, где он находился по делам службы, провел несколько дней у своего отца в Осташовском имении. По случаю открывшейся раны, он ходил тогда на костылях. Пребывание его в деревне доставило ему возможность на месте увидеть летние занятия молодых людей, препровождение ими своего свободного времени и, наконец, соответственность всей научной подготовки с будущим служебным поприщем. Наблюдения его оказались не совсем удовлетворительными. Молодые люди, по большей части дети богатых и известных фамилий, освободясь от родительского надзора, не только слабо занимались науками или геодезическими работами, но, пользуясь мягкосердечием и может быть чрезмерною снисходительностью его отца, не мало времени проводили в пирушках, праздности и забавах, выходивших по временам из разряда детских. Хотя по случаю приезда Михаила Николаевича, колонновожатые сочли нужным приостановить свою разгульную жизнь, но непривычная
сдержка не могла долго продолжаться. При первом случае, Михаил Николаевич счел долгом обратить внимание отца на распущенность доверенных ему юношей и неминуемый затем упадок их заведения в общественном мнении и в глазах князя Волконского. Эта беседа с отцом не осталась без добрых последствий. По общему соглашению, были обсуждены необходимые меры для занятий молодежи и лучшего ими управления и с тем вместе составлен план для будущего устройства основанного ими заведения. Муравьев видел, что отец его, уже утомленный летами, несет на себе труд превышающий силы одного человека, и что ему нужен помощник. Осенью того же года, с началом нового курса, поступили еще 13 человек в колонновожатые. Для преподавания математики были приглашены: профессора московского университета Чумаков и магистр Щенкин, старинные члены Общества Математиков; а преподавание географии и статистики принял на себя ректор университета, трудолюбивый профессор Гейм, издатель известного французско-русского словаря. При этом следует заметить, что эти почтенные московские профессора, получавшие весьма умеренное содержание от университета, приняли на себя преподавание без всякого возмездия — образец безкорыстия, достойный всевозможного подражания, но столь редко уже встречаемый нами! Между тем Михаил Николаевич по возвращении своем в Петербург, отдавая отчет князю Волконскому о поездке своей на Кавказскую Линию, упомянул между прочим, что на обратном пути заезжал к своему отцу и видел там летние занятия колонновожатых. При возникших по этому случаю расспросах князя, Муравьев между прочим объяснил, что если смотреть на московское заведение для колонновожатых, как на разсадник хорошо образованных офицеров для квартирмейстерской части, то желательно бы было воспитывающихся приучить к их будущему поприщу, ознакомлением с некоторыми военными порядками и требованиями дисциплины; между тем отец его, занятый хозяйственным управлением заведения и в то же время преподаванием нескольких предметов, при всем желании не может иметь достаточного надзора над юношами в неклассное время, несет вообще труды свыше своих сил и нуждается в офицерах, которые бы могли быть его помощниками, как для поддержания дисциплинарного порядка, так и для облегчения его в преподавании военных наук, незнакомых профессорам университета.
Замечания Муравьева, были одобрены князем Волконским и приняты к сведению. Об этом можно судить по сделанным вскоре распоряжениям. Таким образом в конце 1815 года колонновожатые стали обучаться фронтовой службе, для чего командированы были лучшие унтер-офицеры из квартировавшей в Москве дивизии. Одежда слушателей установлена была однообразною и сшита по образцу колонновожатых, состоявших на службе. Из одного донесения Н.Н. Муравьева к князю Волконскому видно, что даже образцы одежды были высылаемы из Петербурга подпоручиком гвардейского генерального штаба Myравьевым 5-м. Молодой экзаменатор находился в безпрестанной переписке с своим родителем, которому сообщал из Петербурга о всех новостях и преобразованиях по военному ведомству.
Между тем число новых слушателей безпрестанно возрастало: в 1816г. поступили колонновожатыми еще 19 человек и на летнее время все отправились с Н.Н. Myравьевым в имение его - село Осташово. В июне Муравьев известил своего отца о приезде в августе месяце в Москву Государя, присовокупляя при том, что с Государем прибудет и кн. Волконский, который вероятно сам пожелает убедиться в успехах колонновожатых, для чего советовал отцу немедленно перебраться в город и не щадить трудов для приготовления команды своей наилучшим образом. При этом сообщил отцу для соображения роспись или программу офицерских экзаменов, объявленную в приказе по квартирмейстерской части 2 марта н.58. Князь Волконский одновременно с Государем прибывший в Москву, действительно, для поверки успехов колонновожатых по части наук, назначил им публичное испытание в своем присутствии, на которые были приглашены многие генералы, находившееся тогда в Москве в свите государевой. — В числе посетителей были граф Аракчеев и генерал-адъютант Дибич. — Недовольствуясь предметами, определенными вышеприведенною росписью, многие из колонновожатых весьма удовлетворительно отвечали еще из аналитической геометрии, конических сечений и геодезии.
Последствия этого испытания были очень важны для Московского заведения колонновожатых. В день тезоименитства государя, 30 августа, одиннадцать человек из них были произведены в прапорщики свиты Его Величества по квартирмейстерской части. Тогда же Н.Н. Муравьев, по приглашению, снова вступил в службу генерал-майором свиты Его Величества по квартирмейстерской части. Из числа новопроизведенных офицеров оставлены при нем, для преподавания математики и других наук — прапорщики Вельяминов-Зернов, Хриcтиани и Бахметев и прикомандирован на тот же предмет гвардейского генерального штаба прапорщик Колошин. Этими офицерами были заменены приглашенные для преподавания профессора московского университета. Но едва ли не самым важным назначением было прикомандирование к московскому заведению М.Н. Муравьева, бывшего тогда уже поручиком гвардейского генерального штаба. С его прибытием заведение колонновожатых получило ту внешнюю военную обстановку, которая вызывалась новым направлением заведения. Первое дело, которым он занялся с особым рвением, было составление подробных программ всем наукам, читавшимся до того колонновожатым без строгой системы, от чего некоторые второстепенные предметы читались слишком обширно и отнимали время от преподавания предметов существенно необходимых. Для устранения такого неудобства составлена была тогда им новая программа наук, отличавшаяся лучшим распределением учебных занятий. По утверждении князем Волконским 17 сентября 1817г., она была напечатана отдельною книгой под заглавием: Программа для испытания колонновожатых Московского учебного заведения, под начальством г. генерал-майора Муравьева состоящего. — Предметы преподавания, определенные этой программой, были следующие: I. из математики: 1) арифметика; 2) алгебра, до уравнения 2 степени включительно; 3) геометрия; 4) тригонометрия плоская; 5) тригонометрия сферическая; 6) приложение алгебры к геометрии вообще и аналитическая геометрия со включением конических сечений и 7) начала высшей геодезии. II. из военных наук: 1) фортификация полевая; 2) фортификация долговременная; 3) начальные основания артиллерии, и 4) тактика. Сверх того история русская и всеобщая, география и черчение особенно ситуационных планов. — Из языков, кроме основательного знания русского, требовался при поступлении который нибудь из иностранных: французский или немецкий. — Для усовершенствования же в русском и французском языках занимали воспитанников уже в самом заведении упражнениями в переводах и сочинениями. Все означенные в программе предметы были распределены на четыре класса: четвертый, самый младший, продолжался один месяц. Он считался приуготовительным для вновь поступающих. Из него переходили в третий класс, делившихся на два отделения, из которых второе при начале не существовало, но образовалось по окончании четвертого класса. В нем занимались всего полтора месяца и потом поступали на два с половиною месяца в первое отделение того же класса. Из третьего класса переходили во второй, в котором оставались не более двух месяцев, и затем переходили в первый класс. Таким образом весь курс оканчивался в течение года, но если кто не выдерживал экзамена в котором либо классе, то оставался в заведении еще на год. Кроме предметов, показанных в выше приведенной программе, излагались еще существовавшие в то время правила для продовольствия, одежды и вооружения нижних чинов. Правила эти составляли краткий и несовершенный курс военного хозяйства. Впоследствии, при учреждении офицерских классов присовокуплено было преподавание краткой астрономии, теоретической и практической и краткой военной истории. Устройство этих классов было поручено особому комитету, председателем которого назначен был М.Н. Муравьев, а членами П.И. Колошин и В.X. Христиани. — Таким образом курсы были пополнены теми специальными предметами, которые по современным понятиям считались необходимыми для образования ученых офицеров генерального штаба. Не обширное, но основательное знание этих предметов требовалось во всей строгости на экзаменах и главный характер учения состоял в том, чтобы возбудить любовь к наукам и доставить средства заниматься ими потом в продолжение жизни.
Кроме вышеупомянутых программ М.Н. Муравьев составил еще устав для Московского Учебного заведения, которым оно и руководствовалось до конца своего существования. Проект этого устава быль утвержден кн. Волконским 23 октября 1819 года и в том же году появился в печати под названием: Учреждение Учебного заведения для колонновожатых. Так как при делах генерального штаба не сохранилось экземпляра этого устава и он не был включен в Полное Собрание Законов, хотя и носит на себе некоторые признаки высочайшего утверждения, как наприм. право употреблять печать с государственным гербом, то выписываем здесь некоторые правила из сего устава, любопытные как материал для истории нашего генерального штаба. — Заведение имело целью приуготовление российского дворянства к военному званию; особенно же к службе генерального штаба. Так как все поступающее в заведение должны были иметь по крайней мере 15 лет от роду и оставаться жительствовать в родительских домах; посему нравственное образование, хотя и входит в непременную цель сего учебного заведения, однакож по невозможности, как из вышесказанных причин явствует, всегда за оным блюсти, предоставляется благомыслию родителей, которые конечно обращали особенное внимание на сию важнейшую отрасль воспитания. При всем том Учебное заведение для колонновожатых, занимаясь умственным образованием юношества для военной службы, всевозможное обращает внимание и на нравственное, принимая самые строгие меры для прекращения всяких благородному званию неприличных поступков. — Число учащихся ничем не ограничивается. Те из них, которые желали поступить в генеральный штаб, должны были подать о том прошение и если имели 16 лет от роду, то по испытании принимались в колонновожатые. Колонновожатым определено от казны по положению квартирмейстерской части жалованье и указный месячный провиант. Число их не должно было превышать 60 человек; желающие же и достойные принятия в службу сверх сего числа могли быть приняты, но не пользовались ни жалованьем, ни провиантом до поступления в комплект. Учащиеся с колонновожатыми, слушая преподавание наук, поступали наравне с ними в равные классы и подчинялись общим порядкам. По сделанном испытании, колонновожатые ежегодно производились в офицеры генерального штаба. Шесть месяцев в году, т.е. с 1 ноября по 1 мая, заведение находилось в Москве; остальные же шесть месяцев для практических занятий проводило вне города. Зимние месяцы посвящались теоретическим занятиям, а летом к теории присоединялась практика, и колонновожатые вместе с учащимися прикомандировывались к офицерам, составлявшим большую тригонометрическую и топографическую съемку московской губернии; они также занимались разбивкою лагерей и полевых укреплений. Сверх того каждый день и в продолжении целого года, исключая времени, посвящаемого на съемку, колонновожатые и учащиеся, в часы утра, свободные от преподавания наук, занимались черчением и рисованием планов. Учебное заведение для колонновожатых не уклоняясь от цели приуготовлять юношество, попечениям его вверенное, для военной службы, предполагало сверх того ознаменовать свое существование составлением большой тригонометрической съемки московской губернии. Заведение имело печать с изображением государственного герба.
Приведенные выше программа и устав Московского Учебного заведения без сомнения много способствовали внешнему порядку, без которого не могла быть достигнута благая цель самого заведения; но чтобы судить с некоторою основательности о заслугах, оказанных Муравьевыми, отцом и сыном, отечественному просвещению, необходимо выслушать показания бывших воспитанников Московского заведения. Один из них, уже в преклонных летах и которому пришлось, как он сам говорит, испить горькую чашу испытаний, сообщает в своих воспоминаниях весьма любопытные подробности о месте своего воспитания (См. Записки Басаргина в „Русском Архиве" за 1868г. и в первой книжке „Девятнадцатый Век”, изд. П.И. Бартенева).
«В нашем заведении - говорит он - между взрослыми воспитанниками существовала такая связь и такое ycepдие помогать друг другу, что каждый с удовольствием готов был отказываться от самых естественных для молодости удовольствий, чтобы передавать или объяснять товарищу то, что он не хорошо понимал, или когда случайно пропускал лекции. Сами даже офицеры на дому своем охотно занимались с теми, кто просил их показать что нибудь, не понятое ими. Случалось даже обращаться за пояснениями к самому генералу, и он всегда с удовольствием удовлетворял нашу любознательность. Этот дух товарищества и взаимного желания помогать друг другу, был следствием того направления, которому он умел подчинить наши юные умы. В Осташове, на квартирах у крестьян мы помещались по двое и по трое. Каждый избирал себе в товарищи того, с кем он был более близок, кто
более сходился с ним в характере и в образе мыслей. При этом входили в расчет и финансовые средства. Богатые обыкновенно жили по одиночке или с такими же богатыми. — Имевшие ограниченные способы находили равных себе по состоянию. Хотя многие из колонновожатых были люди зажиточные, даже богачи и знатного аристократического рода, но это не делало разницы между ними и небогатыми, исключая только неравенства расходов. В этом отношении надобно отдать полную справедливость тогдашнему начальству. Как сам генерал, так и все офицеры не оказывали ни малейшего предпочтения одними перед другими. Тот только, кто хорошо учился, кто хорошо, благородно вел себя, пользовался справедливым вниманием начальства и уважением товарищей. Замечу здесь, что всего чаще даже попадались под взыскание молодые аристократы. Имея более средств, они иногда позволяли себе юношеские шалости, за которые нередко сажали их под арест. Между нами самими, богатство и знатность не имели большого веса и никто не обращал внимания на эти прибавочные к личности преимущества. Безнаказанно не проходило ничего. Но тут поступаемо было Н. Николаевичем с величайшим тактом, с большою осмотрительностью и совершенным знанием юношеской природы. Принимались в соображение не столько самый проступок, сколько причина, побудившая к нему. Если эта причина не имела ничего в себе противного правилам нравственности, если это было увлечение, следствие прежнего неправильного воспитания, пылкого характера, необдуманности, резвости, одним словом, если провинившийся не сделали, ничего такого, чтобы унижало его — наказание было легкое, иногда ограничивалось простым выговором или увещанием. Но за то, когда поступок показывал испорченность характера, явный предосудительный порок, тогда взыскивалось очень строго, и виновный подвергался иногда исключению из заведения. Без преувеличения можно сказать, что вышедшие из этого заведения молодые люди отличались — особенно в то время — не только своим образованием, своим усердием к службе и ревностным исполнением своих обязанностей, но и прямотою, честностью своего характера. Многие из них теперь уже государственные люди, другие — мирные граждане, некоторым пришлось испить горькую чашу испытаний, но все они - я уверен — честно шли по тому пути, который выпал на долю каждого, и с достоинством сохранили то, что было посеяно и развито в них, в юношеские их лета» (с.90-102)
Дмитрий Андреевич Кропотов (1817-1875). Жизнь графа М.Н. Муравьева, в связи с событиями его времени и до назначения его губернатором в Гродно: биографический очерк, составленный Д.А. Кропотовым. Санкт-Петербург: в типографии В. Безобразова и комп., 1874
http://dlib.rsl.ru/01003604069
http://www.knigafund.ru/books/8511/read#page63
Дед-Дуб-Сноп наш
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_466.htm
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_467.htm

 Отправлено: 18.01.17 11:56. Заголовок: Исторически очерк ге..

Исторически очерк генерального штаба в России

Усадьба Н.Н. Муравьёва в Осташёве на берегу реки Руза (Летнее Московское учебное заведение для колонновожатых)
Кроме приготовления молодых людей для службы в генеральном штабе в стенах Московского Учебного заведения положено также начало и образовавшемуся впоследствии корпусу топографов. При заведении устроены были классы для обучения сначала крестьянских мальчиков из крепостных Муравьева, а потом присоединены к ним и двадцать кантонистов, учившихся подобно колонновожатым топографической съемке и рисованию планов. Когда же 28 января 1822 года последовало учреждение при генеральном штабе особого корпуса топографов, то 11 человек из них поступили в топографы первого, а семь в топографы второго разряда. Из этих топографов некоторые впоследствии оказались весьма способными и полезными офицерами, а один, полковник межевых инженеров, Мамонтов, был преподавателем вышей геодезии и черчения в Константиновском межевом институте.
В начале 1823 года, отец Михаила Николаевича просил об увольнении своем в отставку, как он выразился тогда в письме своем к кн. Волконскому: «по совершенному расстройству своего состояния и слабости здоровья.» Кн. Волконский отвечая ему на это письмо, говорить между прочим: «чрез увольнение ваше я теряю в вас, к душевному прискорбию моему, достойнейшего сотрудника моего по службе; поставляю приятнейшим себе долгом изъявить вам искреннейшую мою благодарность за те особенные труды ваши, которые вы прилагали к образованию колонновожатых. Многие из них уже сделались отличными офицерами, и квартирмейстерская часть останется навсегда вам обязанною. Правками и методою вашею в обучении молодых людей будут навсегда руководствоваться в училище колонновожатых без малейшего от оных отступления.» — Он был уволен от службы за болезнью и с мундиром 15 февраля 1823 года, как значится в его указе об отставке. Из этого указа можно видеть, что имения его находились в пяти губерниях: с.-петербургской в лужском, тверской в бежецком, костромской в кинешемском, московской в можайском и орловской в кромском уездах. — В некоторых из них он не бывал уже несколько лет и, как всегда бывает при заглазном управлении, доходы с имений с каждым годом стали уменьшаться. Между тем управление Московским Учебным заведением и кроме того порученною ему съемкою московской губернии требовало неотлучного пребывания его в Москве, особенно в летнее время. — Отвлекая от надзора за хозяйством, Заведение для колонновожатых сверх того поглощало и все доходы с имений Муравьевых. В последствии издержки до того сделались значительными, что пришлось прибегнуть к займам. Наконец Николай Николаевич быль вынужден просить кн. Волконского об исходатайствовании пособия для поддержки заведения, существование которого становилось сомнительным. — Из дел не видно, была ли удовлетворена его просьба, но долги уплачивались еще долгое время. Из пяти сыновей, четверо уже состояли на службе и получали из родительского дома весьма скромные субсидии, и то еще не постоянно, а когда случится. Чтобы понять, до какой степени денежная помощь детям, служившим в столице, в гвардейском генеральном штабе, была ограничена, то необходимо припомнить при этом, что каждый из сыновей Н.Н. Муравьева получал от своего отца, всего-на-все, по пяти рублей ассигнациями в месяц. Но к чести Муравьевых следует сказать, что никогда, ни один из них, не только не позволил себе сделать отцу намека, но даже и подумать о разорительности учебного заведения для их благосостояния.
Напротив, братья Муравьевы почитали все отяготительные для них издержки на заведение не пожертвованием, а естественною обязанностью и прямым долгом в отношении своей великой родины. — Бремя занятий Николая Николаевича еще более увеличилось, когда помощник его во всех трудах, Михаил Николаевич, вышедший в отставку еще ранее, окончательно покинул деятельность свою по Московскому Учебному заведению.
С выходом М.Н. Муравьева, а потом и отца его в отставку, должно было прекратиться существование Московского Учебного заведения для колонновожатых. На основании высочайшего повеления от 19 февраля, небольшое число молодых людей, оставшихся там после выпуска в офицеры, было отправлено в С.-Петербург, во вновь учрежденное училище колонновожатых, директором которого быль назначен генерал-майор Хатов, известный переводчик Истории Бутурлина о нашествии на Россию Наполеона в 1812г. — Но училище это существовало не долго; оно было упразднено в 1820г.
Имя Муравьевых так тесно связано с генеральным штабом, особенно в начале столетия, что мы полагаем не лишним привести здесь несколько исторических заметок об этом учреждении в России, едва ли не более важном ныне в государственном отношении, чем в военном. Полагаю, что заметки эти будут интересны и потому, что история генерального штаба доныне еще не имеется в печати (При этом приношу искреннюю признательность многоуважаемому князю И.С. Голицыну за сообщение им мне некоторых сведений по этой части).
Подобно всем учреждениям в мире и генеральный штаб и его обязанности в начале представлялись нашим военным администраторам довольно смутно и даже отрицательно. Таким образом Адам Вейде, посланный Петром I в Австрию для изучения военных учреждений, в своем воинском уставе говорит о генерале-квартирмейстере, высшей должности генерального штаба, что «сей чин есть в русской земле ни к чему не потребен.» — Первый государственный акт, в котором упоминается о составе и устройстве генерального штаба, составляет указ правительствующего сената 23 июня 1712 года, определяющий жалованье чинам генерального штаба. Затем в воинском уставе, подписанном Петром I в Данциге 30 марта 1716 года, посвящена особая глава для чинов генерального штаба. Но, следует заметить, как в упомянутом указе, так и в воинском уставе, под именем генерального штаба подразумевался тогда весь личный состав управления армиею и все нестроевые чины. Таким образом не только весь генералитет, начиная с генералиссимуса, но и адъютанты, священники, доктора, аптекари, фискалы,
курьеры, коммисарcкие подъячие и даже аптека входили в состав генерального штаба. Собственно же квартирмейстерская часть, по смыслу устава, ограничивалась обязанностью вести военный журнал, собирать топографические сведения, размещать войска в лагерях и на квартирах и добывать проводников. Знание фортификации и артиллерии, последней не обязательно, требовалось только от генерал-квартирмейстера и его помощника. Картографическая часть заключалась в составлении чертежей лагерного распоряжения. Фельдмаршал Миних видел в чинах квартирмейстерской части военных топографов, обращал постоянное внимание на картографические их работы, составил очень хорошие карты всех театров войн, в коих начальствовал над войсками, и планы всех крепостей; но, по необъяснимому заблуждению, вооружался против тригонометрической съемки и всеми доводами убеждал Екатерину II приостановить начатое в 1763г. измерение первого треугольника (петропавловский шпиц, петергофская и кронштадтская колокольни). Указом 4 января 1763 года определено иметь при военной коллегии и в войсках 38 колоночных офицеров, и 27 июля 1764г. дан им в первый раз и особый мундир. В каком положении находился тогда генеральный штаб, можно видеть из донесения в военную коллегию генерал-квартирмейстера 2-й армии — генерал-майора Бауера, который говорит, что в некоторых чинах генерального штаба вовсе не было надобности; в других же ощущался крайний недостаток, для пополнения которого приходилось брать из полков офицеров вовсе незнакомых с службою генерального штаба, что скудость жалованья, одинакового с полевыми полками, при безпрестанных командировках и разъездах, заставляли всех уклоняться от этой службы, а служащих — переходить в полки и другие места, и наконец, что штатами не положено иметь необходимо нужных при армии, особливо в военное время, колонновожатых унтер-офицерского звания. Вследствие этого донесения указом 30 января 1772 года определены были новые штаты и отпуск на содержание чинов генерального штаба из доходов камер-коллегии 24,844 руб. — С тем вместе все управление генерального штаба сосредоточено было в лице генерал-квартирмейстера и вновь учрежденной экспедиции генерального штаба. К этому времени относится составление квартирмейстерскими офицерами, под руководством генерала Бауера, известной карты Молдавии, гравированной в 1771 году в Амстердаме, оказавшейся впрочем в последующую с Турциею войну 1789—1791 до того неудовлетворительною для расквартирована войск, что полкам неоднократно доводилось блуждать по нескольку недель, тщетно отыскивая селения, которых в действительности не существовало.
По воцарении императора Павла 1-го, экспедиция эта за упущения быта упразднена, а чины ее распределены в другие войска. Вместо ее учреждена в декабре 1796 года собственная для особы Его Величества чертежная. С назначением генерал-квартирмейстером барона Аракчеева из этой чертежной образовано собственное Его Величества депо карт, на обязанность которого возложено было составление и издание карт для общественного употребления. В 1800 году, географический департамент, состоявший с 1733 года при академии наук и с 1797 года при экспедиции государственного хозяйства, был причислен к депо карт. Таким образом все картографические работы в государстве сосредоточены были в одном г. учреждении, издавшем в 1799 году весьма хорошую генеральную карту России. Тогда же было произведено несколько съемок по западным границам империи. Упраздненная же в 1796 году квартирмейстерская часть, в 1798 году вновь образована под названием свиты Его Величества по квартирмейстерской части. Управление этою частью графа Сухтелена с июля 1801 по май 1810 года ознаменовалось соединением в 1804 году квартирмейстерской части с топографическою. Для пополнения квартирмейстерской части офицерами, разрешено было по примеру подпрапорщиков прочих войск, принимать в службу колонновожатых унтер-офицерского звания из дворян, которые для практического усовершенствования распределялись потом по государственным съемкам и в депо карт. Кроме того в сентябре 1809 года состоялось распоряжение о замещении дежурных штаб-офицеров в дивизиях и корпусах офицерами свиты Его Величества. С назначением 23 мая 1810 года управляющим квартирмейстерскою частью князя Волконского исходатайствовано было им, для поощрения служащих, производство в чины, одинаковое с офицерами кадетских корпусов, при чем был уничтожен, тогда майорский чип. В 1812 году 27 января собственное Его Величества депо карт было преобразовано в военно-топографическое депо с целью собирания, составления и хранения карт, планов, чертежей, топографических и статистических описаний, журналов и донесений о военных действиях, проектов и диспозиций наступательной и оборонительной войны и особенно для сочинения из всех собираемых материалов основательных исторических записок. Квартирмейстерская часть получила новое, лучшее устройство, сохранившееся до последнего времени. Но главнейшее внимание князя Волконского было обращено на личный состав квартирмейстерской части, переполненный иностранцами французской, сардинской и австрийской службы. В офицерских списках генерального штаба тогда числилось много иностранцев: Мишо, Вольцоген, Коцебу, граф де-Местр, (Ксаверий) и др., может быть и весьма достойные люди в известных отношениях, но для службы генерального штаба совершенно безполезные, не оставившие в ней ни малейшего следа своей ученой, военной или иной деятельности. При таких-тo обстоятельствах возникшие по мысли Муравьевых Московское Общество Математиков и потом Заведение для колонновожатых, подготовив ряд способных людей, доставили возможность правительству образовать впоследствии генеральный штаб преимущественно из русских уроженцев.
Московское учебное заведение для колонновожатых было продолжением Московского Общества Математиков. Как то, так и другое были основаны и преобразованы по мысли Михаила Николаевича, который написав для обоих этих учреждений уставы и определив предметы их знаний, был по истине душою их, главнейшим двигателем и распорядителем до конца их существования. Отец Михаила Николаевича, уже утомленный годами и часто прихварывающий, предоставил все внутреннее управление заведением своему сыну. Встречая иногда какое-нибудь упущение или ошибку со стороны колонновожатых, Николай Николаевич говаривал им полушутя: «берегитесь, чтоб не узнал об этом Михаил Николаевич».
В Московское учебное заведение, как свидетельствует Н.В. Путята, поступило с 1812 по 1823г. около 180 человек колонновожатых и несколько пажей. Выпущены же из него офицерами 138 человек, в том числе 127 в свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части и 11-ть в разные армейские полки (Список офицерам, выпущенным из Московского заведения колонновожатых, мы поместили в приложении н.11). Можно положительно сказать, что большая часть офицеров генерального штаба того времени были учениками Муравьева, образовавшимися в Учебном Заведении для колонновожатых или посещавшими курсы Общества Математиков. Многие бывших воспитанников Московского Учебного Заведения
с честью занимали и занимают еще высшие места в государственной службе, например: действительный тайный советник Павел Александрович Муханов, член государственного совета и председатель археографической ком. бывший главным директором народного просвещения в Царстве Польском, один из просвещенных патриотов и знатоков истории Польши и Западной России, издавший в свет в течении сорока лет ряд любопытнейших исторических памятников и документов; покойный Павел Алексеевич Тучков, бывший начальником военно-топографического депо и потом московским военным генерал-губернатором: Павел Евстафьевич Коцебу, бывший начальником главного штаба армии, а ныне начальником одесского военного округа; барон Вильгельм Карлович Ливен, бывший генерал-квартирмейстером главного штаба Его Величества и начальником рижского военная округа; сенатор Василий Христианович Xристиани, бывший генерал-контролером военных отчетов; генерал-лейтенант Дмитрии Сергеевич Левшин, бывший попечитель харьковского учебного округа: генералы от инфантерии: Александр Клеонакович Ушаков, покрывший себя славою при совершении им кровопролитной переправы чрез Дунай в 1854 году и Михаил Мартынович Роговский, — оба состоят ныне членами военного совета; Алексей Павлович Болотов, бывший профессором геодезии в военной академии, издавший несколько весьма полезных математических сочинений; Сергей Дмитриевич Полторацкий, известный знаток русской библиографии и археологии и некоторые другие. Нельзя не присоединить к этой плеяде даровитых людей и управлявшего Московскою оружейною Палатою, умершего 11 Января 1870 года, известного Александра Фомича Вельтмана, столь много обогатившего и русскую археологию и литературу прекрасными своими трудами (c.102-11)
Дмитрий Андреевич Кропотов (1817-1875). Жизнь графа М.Н. Муравьева, в связи с событиями его времени и до назначения его губернатором в Гродно: биографический очерк, составленный Д.А. Кропотовым. Санкт-Петербург: в типографии В. Безобразова и комп., 1874
http://dlib.rsl.ru/01003604069
http://www.knigafund.ru/books/8511/read#page63
Сообщество геодезистов и картографов направило президенту Владимиру Путину обращение с просьбой пресечь целенаправленный развал отрасли. «Кадровые проблемы, непрофессионализм руководителей-временщиков приводят к хаосу, регрессу и упадку отрасли, обоснованному пессимизму профессиональной общественности», - пишут авторы обращения. Еще в начале перестройки Россия играла ведущую мировую роль в этой сфере и могла гордиться наличием единой системы координат (взаимоувязанные карты местности) всего мира. Но банкротство многих предприятий, сокращение военных геодезистов и реорганизация профильных учебных заведений и научных центров привели к полной разбалансировке как гражданской картографии, так и оборонной. Без развития этой отрасли, говорят эксперты, невозможно нормальное функционирование экономики, а высокоточное вооружение попросту перестанет попадать в цель. Уже есть и геополитические «потери». Росреестр, который сейчас управляет отраслью, создал Геопортал на основе системы координат от Пентагона. В результате Абхазия и Южная Осетия оказались в составе Грузии, а границы с Японией не очерчены вовсе, в связи с чем не ясна территориальная принадлежность Курильских островов. Отвечавший за введение отечественной системы координат СК-2011 и автор Геопортала заместитель руководителя Росреестра Сергей Сапельников сейчас находится в бегах...
Александр Лабыкин. Россия теряет себя на карте. Александр Лабыкин «Expert Online» 2013
http://expert.ru/2013/10/8/rossiya-teryaet-sebya-na-karte/
Дед-Дуб-Сноп наш
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_466.htm
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_467.htm

 Отправлено: 19.01.17 06:16. Заголовок: Записка о ходе мятеж..

Записка о ходе мятежа в губерниях от Польши возвращенных
Глава VIII…Записка, поданная им государю в Петербург о ходе мятежа в западных губерниях

…По окончании службы своей при главном штабе резервной армии, Муравьев отправился в Петербург. К великому сожалению нашему, мы не имеем никаких сведений и подробностей представления его императору Николаю по приезде в столицу.— Нам известно только, что вследствие разговора, происшедшего при упомянутом представлении, была подана Муравьевым государю в высшей степени любопытная: Записка о ходе мятежа в губерниях от Польши возвращенных и заключения о причинах столь быстрого развитая оного, извлеченные из сведений почерпнутых на месте происшествия и подлинных допросов. В этой замечательной записке Муравьев говорит, что главною причиною мятежа в западных губерниях была вовсе не фанатическая ненависть литовского народа к русскому правительству и даже не желание возстановить отечество, но предстрекательства политических обществ, создавшихся в Польше и высылавших оттуда множество тайных агентов, что при безпредельной власти латинского духовенства над всеми сословиями обывателей вовсе не существовало в стране сколько нибудь удовлетворительного гражданского управления, что неспособность правителей губернии и областей, назначенных из местных уроженцев, доходила до того, что они узнавали о мятеже, когда уже в уездах были разрушены правительственный власти.
(Необходимо припомнить, что под конец царствования императора Александра I все почти гражданине губернаторы Западных губерниях были польского происхождения. Это было уклонением от неизменного петровского правила, назначать на все высшие должности только лиц принадлежащих по вере и языку к господствующему Русскому племени. Обнаруженное секретным следствием соучастие двух губернаторов в возмущении 1831 года, подтверждает государственную прозорливость великого преобразователя нашего отечества).
Муравьев при этом полагает, что если бы страна пользовалась деятельным гражданским управлением и хорошею полициею, то вероятно не случилось бы и самого мятежа. В заключение он говорит о необходимости воспользоваться опытом прошедшего и изменить существующую систему управления Западным краем: «только одни решительные меры, при благоразумном применении, могут упрочить моральное и политическое присоединение края сего к России; теперь настало, продолжает он, настоящее время к сему преобразованию, ибо причин для сего слишком много, все обыватели сих губерний, более или менее, словом или делом, нарушили присягу свою. Умы утомлены и поражены разрушением их замыслов и всякая решительная мера, в отношении сего края принятая, будет почтена справедливою»( с.390-391)

 Отправлено: 19.01.17 06:17. Заголовок: http://f4.s.qip.ru/i..

Приложение XV к Главе VIII
Записка о ходе мятежа в губерниях от Польши возвращенных и заключения о причинах столь быстрого развитая оного, извлеченные из сведений, почерпнутых на месте происшествия и подлинных допросов
Случившиеся мятежи в Литве и других от Польши возвращенных губерниях, возбужденные агентами тайных сообществ и имеющих неразрывную связь с произшествиями в Царстве Польском, должны обратить тщательною внимание правительства на настоящие коренные причины, возродившие толикои безпорядки; на начала, собственно в тех губерниях способствовавшие мятежам, отчего достигли они до такой силы и наконец столь продолжительно и упорно продолжались, не взирая на многочисленность войск, к усмирению оных посланных. Цель сего открытия тем необходимее для правительства, что существующее еще поднесь управление в губерниях от Польши возвращенных должно быть исправлено и изменено в самых началах своих, соображаясь с теми истинами, которые могут быть извлечены из внимательного наблюдения всего хода мятежа.

Общий взгляд на причины бунта
Горестные сии события, превосходящие даже всякое вероятиe, заключают в себе и могут раскрыть гораздо более полезных истин, нежели сорокалетнее мирное управление краем сим и обнаружить (не касаясь до общих правительственых причин), что недостаток в системе управления сими областями, долголетняя апатия и слабость местных правителей и несоответственное образование самого внутреннего состава управления оными, при благоприятных внешних для мятежников обстоятельствах и при постоянном действии секретных агентов из Царства Польского, были главными причинами допущения тайных кромол и бунтов и наконец морального политического развращения мнений обывателей, которое обнаружилось при первой искре мятежа в Царстве Польском, в последствие некоторых непредусмотрительных местных распоряжений, ускоривших начало оного.
Долговременною слабостью и безпечностью местного начальства до такой степени были разрушены все пружины управления сих областей, что новые правители, при всем усердии своем, не в силах уже были вдруг предупредить всего зла и некоторые буйные головы из среды литовских обывателей, несчастные жертвы тайных кромол секретных сообществ, собрав в уездах, в начале марта месяца, небольшие шайки бунтовщиков, не скрывая даже своих намерений еще за несколько месяцев до явного обнаружения мятежа, от берегов Немана до самой Двины, постепенно разрушали в уездах правительственную власть, учреждали мятежные правительства, наводили робость на военных и гражданских правителей, возбуждали народ к возстанию и в неимоверном безумии своем, дерзали даже обнародованными прокламациями, в церквах с амвонов читанными, преступным духовенством объявлять независимость края от благодетельного владычества Августейшего могущественного Государя.

О том, что обыватели от Полыни возвращенных губерний не были движимы предполагаемою общею энергиею и фанатизмом мечтательной свободы.
Все сии неимоверные произшествия с значительною удачею для бунтовщиков, некоторое время совершавшиеся и мятежи, столь долго противустоящие силе многочисленных войск, к усмирению оных посланных, естественно должны били заставить полагать высшее правительство, что мятежные кромолы ведены были с особым искуством, что в сем участвовали с большою энергиею все сословия обывателей и что наконец, фанатизм и дух обывателей Литвы к возстановлению независимости Польши превосходит даже многие примеры, бытописанием вам представляемые в иных народах.
Но внимательный взгляд и наследование всего хода обстоятельств доказывает совершенно противное. Первоначальный мятеж в Самогити, в остальной части Виленской губернии и в некоторых уездах Минской, развернулся кроме общих правительственных причин (долгое время дававших способ народу польскому, всегда ненавидящему Русских, упрочить свое отчуждение) от влияния происшествий в Царстве Польском и агентов секретных сообществ и наконец от причин частных (а в особенности в Самогитии и Литве), которые послужили средством к ускорению мятежа и привлечению даже в оный хотя временно, но грубых и неспособных к таковым действиям крестьян самогитских, главнейшею же причиною всему были: многолетняя неспособность местных правителей, смертный сон, объявший столь долгое время все управление сих областей, несуществование никакого полицейского внутреннего порядка, неприятие своевременно должных мер к остановлению кромол и после толикой безпечности, непостижимый страх, овладевший как гражданскими так и военными начальниками, которые в неимоверном ослеплении своем, в совершенном мраке окружавших их событий, удесятеряя опасность, вместо действий решительных и благоразумных, прибегали сначала к робким полумерам, чем самым возродили самонадеянность и дерзость бунтовщиков, коих всю силу составляла оплошность наша, отважность — робость наша, успех в предприятиях — несуществование энергии, единства и системы в мерах противодействия, словом наши возлелеянные, развернутые и наконец до толиких успехов доведенные замыслы бунтовщиков, получили всю силу в отрицательных, выше сего сказанных, качествах и действиях местного, уже многие годы разрушенного управления, которыми не переставали пользоваться тайные агенты мятежа, подстрекаемые внешними врагами нашими в Царстве Польском.
Многие полагают, что народ Литовский был руководим и движим необыкновенным фанатическим духом и энергиею к возстановлению отечества, но опыт доказал совершенно противное; от берегов Двины до самого Немана бунтовщики развернули и показали во всех случаях те же черты легкомыслия, низости и коварства, которые отличают обитателей Литвы; ни один из главных мятежников, дерзких и наглых в кругу своем, при открытии кромол его, не показал того духа и характера, который еще может заставить уважать и самого преступника и в особенности в деле мечты освобождения отечества, возродившей в иных народах толикие примеры доблестей и величия.

Слабое и уже многие годы разрушенное внутреннее управление сими губерниями было главною причиною, что мятеж сей был допущен и даже сословие крестьян было с принуждения увлечено бунтовщиками.
В возвращенных от Польши губерниях мятеж везде начинался одинаким образом и от тех уже общих причин, но не был и не мог, по политическому составу края, быть общим всему народу; рабство крестьян, не взирая на их исповедание, всегда могло быть верным средством к уничтожению всяких скопищ владельцев противу правительства и нужна лишь была малая своевременная предусмотрительность, чтобы воспользоваться сим верным орудием или по крайней мере благоразумными внушениями и действиями, остановить принужденное соучастие простого народа в бунте. Но по несчастью, здесь случилось противное, — обольщенные крестьяне разными обещаниями, устрашенные неимоверными, неудобоисполнимыми в самую распутицу повинностями для действующей армии и рекрутским набором, насильственно высланные из домов своих в виде исполнения господских повинностей, против воли своей пополняли ряды мятежников, — одна шляхта сословие буйное и развратное, неимеющее никакой оседлости, с охотою подняла оружие и составляла с дворовыми людьми, экономами, комиссарами и иными бродягами из того же шляхетского сословия, злобные и постоянные полчища бунтовщиков.

Что наиболее способствовало к развитию мятежа.
В Виленской губернии более всего способствовало к развитию мятежа долговременное дряхлое управление оной, преисполненное
злоупотреблениями. Виленский университет нисколько не образующий тамошнего дворянства и дающий лишь некоторый наружный оттенок просвещения будучи, средоточием соединения молодежи из всех польских губерний и гнездищем вольнодумства, естественно был первым зародышем мятежа. Тайные общества, существовавшие в Царстве Польском и Литве, многие годы готовившие умы к возстанию. Дворянство польское всегда легкомысленное и в самой даже Литве, вообще мало образованное, управляемое воспаленным воображением мечтательных женщин и в руках коварного духовенства, пользующегося чрезмерными привилегиями и богатствами, поддерживающими моральное и политическое влияние их на народ, а преимущественно в Самогитии, были сильными пружинами мятежа. Общая масса литовского дворянства, не взирая на все побудительные внутренние и сильные действия внешних причин, при всей всегдашней душевной готовности возстать против нашего правительства, долго колебалось и все усилия бунтовщиков не были-бы в состоянии заставить оное принять деятельное участие в возмущении, ежели бы оплошность местного управления не дала им поводу мечтать о возможности yспехa. Решительно сказать можно, сколько самый опыт и последствия доказали, что все безсмысленное предприятие бунтовщиков не было поддержано духом фанатической любви к отечеству, которую они лишь везде выставляли в прокламациях, заимствованных из Царства Польского и дух мятежа распространился наиболее от непринятия первоначально должных мер, давших со временем возможность бунтовщикам, представить обывателям правительство наше безсильным. Поляк везде одинаков: легковерен и самонадеян в успехе и столько же низок и покорен при мерах решительных, но оные к сожалению в свое время предприняты не были и зло распространилось с неимоверною быстротою, увлекая за собою все сословия; главный же лица бунта старались оный поддерживать для личных выгод корысти и честолюбия.

Оплошность и ошибочный меры местного начальства.
Начальство при самом начале ошиблось в своих действиях, оно не постигло настоящих пружин бунта и не обратило внимания, что мятеж есть моральная зараза, к прекращению которой должно было действовать с большею осмотрительностью, соображаясь с разными его периодами, — что как искусному врачу надлежало правителю области со вниманием высматривать первые периоды болезни и прекращать оную благовременно мерами, строгими и решительными, очистив губернию от людей опасных и вредных, чем и могло быть все при самом начале остановлено; — когда же напротив того, время было упущено и моральная язва cия всею силою повсюду распространилось, то не следовало раздражать их мнений средствами сильными, а укрощать оную распоряжениями гражданского управления, делаемыми не из губернского города, но на месте, по мере вступления в оные войск, словом надлежало учреждать противодействующие временные управления в уездах, основанные на взаимной ответственности главных лиц в округе; и произвести контр-революцию в умах мерами благоразумной кротости, справедливости и снисхождения к увлеченным. Опыт доказал всю пользу такового распоряжения в Минской губернии и Самогитии, но по несчастию, правители Виленской губернии видели вещи иначе; не предусмотревши начала бунта и не приняв в свое время надлежащих мер строгости, они почли период сильного развития бунта за начало оного, и мерами строгими, без введения приличного управления в уездах, раздражали наиболее умы, предавая суду и заточению увлеченные жертвы. Таковые самоуправные меры усилили язву и свершаемый в продолжении нескольких месяцев переходы воинских отрядов в разных уездах Виленской губернии, без учреждения гражданского порядка и следовательно без пользы, умножили лишь самонадеянность бунтовщиков.
Кто хотел со вниманием наблюдать за ходом умов, тог мог легко заметить еще с исхода ноября месяца 1830г., сколь явно все готовилось к мятежу; с января же и февраля, общий дух бунта столько был ощутителен, что надобно удивляться, отчего не было принято надлежащих против оного мер, особенно в крае, давно известном своею готовностью нарушить верноподданническую присягу к Августейшему престолу и начальство не обратило внимания, что главная обязанность его в столь критическое время состоит в приобретении морального верха над мнениями и обуздании оного своевременно благоразумным своим влиянием и немедленным отстранением лиц опасных.
Народ везде одинаков, десятки лиц более умных, решительных, часто даже глупых, но богатых и имеющих значительный связи, управляют самовластно тысячами.
В Польских губерниях необходимо было покорить сии лица влиянию правительства, которое столь легко прибрести всякому начальнику, знавши характер Поляков или наконец удалить своевременно непокорных и опасных и тогда бы конечно никогда не подумали или по крайней мере не могли бы Литвины возстать противу правительства.
Снятые показания с мятежников обнаруживают, что в Литве и Минской губернии еще с января н февраля месяцев тайные агенты бунтовщиков были повсюду разосланы и явно безбоязненно во всех обществах и сословиях, приготовляли умы к мятежу и даже запасались оружием. Одни местные правители областей и губернии продолжали оставаться в неведении или по крайней мере, не предпринимали должных противу сего мер; большая же часть членов городских и земских полиций, составленных из туземцев, участвовали в оном или молчали; в Гродненской же и Минской губерниях трудно предполагать, чтобы сии приготовления к мятежу и начальникам губерний не были известны.
Минская и Гродненская губернии, долгое время управляемые с неимоверною, как будто умышленною оплошностью губернаторами из туземцев, имеющих многочисленные родственные связи в крае, не уступали в готовности к мятежу самой столице Литвы. Самогития, край отдаленный и богатый, менее других, по моральному состоянию обывателей, способный к бунту, первый возстал противу законной власти. Сему способствовало, с одной стороны безпредельная власть тамошнего духовенства над всеми сословиями обывателей, а с другой — неосторожные распоряжения о рекрутском наборе и затруднительной доставке чрезмерной реквизиции в самую распутицу. Сии два обстоятельства, в особенности в Самогитии, дали возможность злонамеренным обратить на свою сторону простой народ, далекий и вовсе неспособный к мятежу.
Многочисленное сословие шляхты и преимущественно те из них, которые получили некоторый оттенок образования в гнездище литовского вольнодумства и занимающие места экономов, управителей и комисаров у самогитских и литовских владельцев, были первым орудием.

Состав внутреннего управления из туземцев способствовал мятежу.
Прочие узды Виленской губернии постепенно последовали тому же примеру и смежные Минской. Действия возмутителей были везде одинаковы: малозначительные шайки молодежи с несколькими десятками вооруженной шляхты и дворовых людей с содействием большей части членов земской полиции и предводителей дворянства воспользовавшись выводом войск из того края, обезоруживали внутреннюю стражу, составленную из туземцев и приготовленную к тому своим составом, а потому, первое правильное вооружение, снабжение порохом и воинскими снарядами получали бунтовщики от безоруженных инвалидных команд.
Правители губерний и областей, не наблюдавшие духа обывателей и не предпринимавшие своевременно никаких мер предупредительных, могущих спасти тысячи несчастных жертв, узнавали о мятеже, когда уже правительственный власти в уездах были разрушены и притом дух мятежа объял уже все власти и чины в губернии, составленные также преимущественно из туземцев, так что меры правителей губерний противу бунта принимаемые, были уже позднии и часто ослаблены коварными исполнителями и предварительно известные бунтовщикам; и при том нужна уже была военная сила к возстановлению порядка, которой в то время в некоторых уездах вовсе не было; а потому несколько буйных голов легко распространяли заразу в уездах и скоро увлекли за собою и более благоразумных, старавшихся сначала удалиться от них, видя безсмысленность замыслов.

Главные элементы мятежа.
Из всех подученных сведений, первым элементом мятежа было духовенство, подстрекаемое агентами тайных обществ в Варшаве и Литве существующих. Женщины по чрезмерному влиянию своему были орудием к воспламенению сих мечтательных чувств, и молодежь, возлелеенная в гнездище литовского вольнодумства, были деятельными исполнителями и явными распространителями язвы. Шляхта, класс народа не оседлого, буйного и развратного, всегда готового ко всем безпорядкам, послужила первым основанием к образованию воинской силы бунтовщиков.
Крестьяне же, сословие более страдательное, нежели действительное, обольщенное бунтовщиками и принужденные своими помещиками постепенно наполняли и расходились из рядов мятежников. К удержанию сих последних в своих толпищах, бунтовщики пользуясь их простолюдимостию, обещали свободу и разные льготы в повинностях.

Сила мятежников состояла в приличном, устроенном ими гражданском управлении.
Bсе сии собранные толпища мятежников не могли бы с толиким успехом достигнуть до цели своей, если бы бунтовщики, пользуясь совершенным безначалием в управлении областей, не образовали своевременные правительства в уездах на основании прочном, способном к скорым действиям и могущем даже служить примером для внутреннего управления сим краем.
Учреждением такового внутреннего управления все обыватели, при общей готовности, более или менее были вынуждены к содействию и можно решительно сказать, что никакие повеления бунтовщиков не оставались неисполненными; обмундирование, вооружение, продовольствие, высылка ратников (так называемых кантонистов) все производилось безостановочно и без замедления.

Местные правители ошибочно действовали к усмирению бунта без учреждения соответственого управления в уездах.
К удивлению наши правители областей и военные начальники, с многочисленными силами с апреля месяца проходившие в разных направлениях Литву для истребления мятежников, не обратили внимание, что сила бунтовщиков состояла в устройстве гражданском и что необходимо было, по мере движения войск, разрушать управления их и учреждать соответственные временные правительства, поддержанные военной силою, отнюдь не раздражая мнений, не разсудительным самоуправством; тогда бы все изменилось, — возложенная ответственность на правительственный лица, в уездах на духовенство и самих помещиков произвела бы гораздо более действий, нежели все, впоследствии времени обнародованные милостивые меры, относящиеся вообще ко всему краю и могущие лишь быть полезными при хорошем гражданском управлении.
Неприятие выше сего сказанных гражданских мер к укрощению бунта и неуместные уже поздние меры строгости были причиною, что многочисленные отряды, посланные в Литву, не только что не принесли никакой пользы, но следуя за толпами мятежников, уступавших силе повсюду вновь соединявшихся, возродили в них вящщее самонадеяние: между тем, от несуществования системы в управлении, военные начальники забирали под стражу по произволу своему без надлежащего разбора виновности многих лиц, отсылали невинных и виноватых к главному гражданскому управлению, которое наполняло губернские города множеством арестантов и не имея там никакой системы в действиях, не составив никакого плана в изысканиях виновности лиц и категорий, на которые бы должно было оных разделить, без всякой пользы, лишь к единому ожесточению, томило их многие месяцы к заточении.

Вредное действие следственных коммисий, в губернских городах устроенных и не существование системы в обнаружении виновности.
Наконец учрежденный в городах губернских особые следственные коммисии, действующие и ныне отдельно, тогда как мятеж в Царстве Польском во всей Литве и вообще во всех
губерниях от Полыни возвращенных, имел и имеет еще между собою неразрывную связь, служили и служат лишь к вящщему безпорядку и будучи составлены из секретарей и из чиновников, имеющих связи в теx губерниях, хотя и под мнимым председательством военных и гражданских губернаторов которые, по затруднительности нынешних обстоятельств, не имеют времени заняться формальностью таковых изысканий, умножают только случаи несправедливости, лицеприятия и вселяют презрение к нашему правительству, наполняя губернские города просителями и просительницами, которые часто с довольною удачею прелестями своими, деньгами и разными иными средствами склоняют к несправедливому снисхождению.
Я весьма далек от той мысли, чтобы теперь меры снисхождения относительно увлеченных были вредны, напротив того полагаю оные необходимыми, но тем не менее в сем случае
еще более нужна справедливость, ибо выпущенный преступник по ходатайству женщин, богатству и связям, когда увлеченные и невинные томятся еще в заточении и не имеют скорой надежды к освобождению, производит ничем неизгладимый ропот и вред и общем мнении, которое должно стараться сколько возможно смирить справедливостью разбора винности каждого. Для успокоения края и поддержания достоинства правительства необходимо на счет сей принять самые решительные и строгие меры.
По мнению моему, комиссии не должны бы вовсе существовать в губернских городах и вместо оных необходимо определить разные категории винности, по предварительным изысканиям, сделанным на месте, в уездах самим начальником губернии; лица же неблагонамеренные и опасные, таковым образом обнаруженные, отправлять во внутрь Империи, где б можно было если угодно будет высшему правительству, составить особую центральную коммисию, которая обнаружила бы винность каждого, а между
тем, люди опасные были бы удалены, все лицеприятные ходатайства устранены по крайней мере в том крае и желаемое моральное действие на умы произведено уже одним сим отдалением замешанных лиц в мятеже; здесь несправедливости нельзя бы ожидать, ибо сей разбор зависел бы от личных действий начальников, губерний, которые могли бы быть подкреплены письменными подтверждениями на месте благомыслящей части обывателей; увлеченных же можно бы отдавать на поручительства; сие не могло бы подвергнуться ни малейшему затруднению, ибо по мнению моему, начальник губерний обязан сам ввести в уездах гражданский порядок и следовательно в несколько дней бывши сам в уездах, мог бы судить о винности лишь посредством расспросов на месте, гораздо с большею основательностью, нежели чрез формальность следственных коммисий, впрочем как правительство имеет в виду, не карание за преступление, но предупреждение на будущее время возобновления таковых же произшествий, то домашние обстоятельства и жизнь каждого участвовавшего деятельно в мятеже может лучше всего обнаружить побудительный причины участия его в бунте и дать настоящую идею правителю губернии о степени должного опасения и можно ли надеяться на будущее исправление. При таковых разведываниях обнаружатся и такие особы, которые по наружности не принимали будто бы участия в мятеже, но тайно были вреднее правительству, нежели несчастный легкомысленные жертвы их тайных кромол.

Вредное применение высочайшего указа 4-го июня.
Дозволенная выдача свидетельств отдельным военным начальникам в раскаянии мятежников, без надлежащих местных розысканий и распоряжений, есть также отрасль гнусной промышленности и следствия обеих сих учреждений; есть уничтожение справедливости, закрытие винности, обращение презрения на правительство наше и не обнаружение того малого числа виновных, которые будучи тайным орудием зла были причиною толиких бедствий и несчастных жертв и впредь могут быть опасными для общего спокойствия.
Благодетельные намерения Великого Государя, чрез ошибочные применения на месте, теряют всю силу и пользу свою: предшествовавшие ошибки не служат уроком для будущего и цепь бедствий, постигших несчастный край сей от кромол малого числа злонамеренных, допущенных долговременною безпечностью и непредусмотрительностью местных управлений, стоющих толиких пожертвований и крови, могут легко возобновиться еще с большим успехом для мятежников, ежели тотчас не будут приняты должные меры к систематическому водворению справедливого порядка и внутреннего устройства в губерниях от Полыни возвращенных.

Прибытие мятежника Гелгуда послужило к уничтожению мятежа в Литве.
Мнимая теперь наружная тишина в сих губерниях нисколько не должна успокоивать правительство; ибо корень зла везде существует и тишина сия есть моральное утомление после продолжительной гибельной язвы, объявшей весь политический состав и все сословия обывателей от Польши возвращенных губерний; нравственная зараза сия слишком глубоко вкоренилась и развратила понятия обывателей, чтобы можно было оставаться покойным, теперь необходимо для прочного успокоения края употребить решительные меры благоразумной осторожности и предприимчивого управления.
Обратившись к прошедшим событиям легко можно убедиться, что причины, произведшие мнимую сию тишину в Литве были случайные, нисколько не истребившие начала зла и что несчастный край сей долго бы еще оставался позорищем толико бедственных произшествий, если бы Провидению Всевышнего не благоугодно было обратить в пользу нашу случая, который по первому взгляду предвещал способы к усилению мятежей. Вторжение Гелгуда с значительными силами регулярных мятежных войск положило конец всем бунтам в Литве.
Литовские и самогитские бунтовщики давно призывали к себе регулярные войска из Царства Польского и опытного начальника, обещавшие ему до 70,000 разного рода повстанцев; с торжеством узнавши о вторжении мятежника Гелгуда в пределы Литвы, вместе с переходом его чрез Неман, нестройные толпища бунтовщиков, разсеянные по всем местностям и дотоле поддерживавшие силы свои средствами каждого уезда и столь долгое время противостоящие всем нашим усилиям раздробительной войною и уничтожением всех наших сообщений, поспешно устремились к присоединению к новому своему вождю в конец области и с тем вместе очистили всю восточную часть Виленской губернии, лишал себя ежедневно сею грубою ошибкою участников, которые убегали, не желая удаляться от домов своих.
Таким образом мятежник Гелгуд вместо обещанных 70,000, едва сосредоточив 20,000 всякого сброда повстанцев, наполнил ими ряды свои, которые потому только считались регулярными, что получили некоторое обмундирование, а между тем из остатка оных начал формировать новые полки.
Неудачный для него бой под Вильною лишил его большей части новобранцев, которые от первых пушечных выстрелов покинув оружие, во множестве возвратились домой. Гелгуд старался объявлением поголовного возстания во всей Самогитии от 15 до 60 лет, умножить силу свою и сам направил туда скорое бегство, но все было тщетно; моральный удар был уже нанесен, литовское дворянство всегда легкомысленное, обманувшись в надеждах своих от первого сего поражения начало уже терять дух. Прибытие резервной армии под начальством графа Истра Александровича Толстого довершило остальное. Предпринятый его сиятельством план действий, с успехом в политическом смысле совершенный, не дозволяя мятежникам раздробиться, и наконец изгнание Гелгуда уничтожило и весь мятеж в Литве, который с таковым же легкомыслием начался и кончился, то есть без настоящих причин; ибо без всякого сомнения, если бы в народе польском существовал хотя несколько дух фанатизма и бунтовщики имели бы начальников более способных, словом если бы народ сей имел более духа, энергии и основательной предприимчивости, конечно образовавшееся мятежи в Литве могли бы еще весьма долго и упорно продолжаться, в особенности пользуясь удобною местностью.

 Отправлено: 19.01.17 06:17. Заголовок: О причинах допущения..

О причинах допущения мятежей Гродненской губернии, изложенных в особой записке.
Bсe те же причины, которые изложены относительно Виленской губернии, были поводом допущения явно делаемых приготовлений к бунту во многих уездах Минской и Гродненской, и ежели в сих губерниях не могли образоваться с такою силою мятежи, то единственно, местность сих областей на безпрестанном проходе войск и прибытие резервной армии удержало от сего. Касательно же Гродненской губернии прилагается здесь особая записка. Тайные кромолы мятежников, преусиленные успехи их разсказами обывателей и непонятною робостию военных и гражданских правителей были причиною, что и в самых белорусских губерниях, мнение обывателей явным образом предвещали мятеж.

О необходимости коренного преобразования во внутреннем управлении губерний от Польши возвращенных.
Я не вхожу в подробное описание всех действий мятежников, тайных связей их и многих их сообщников, разсеянных на огромном пространстве от Польши возвращенных губерний, достаточно уже обнаруженных подлинными актами и действами, ибо цель сего моего писания клонится лишь к тому, чтобы обнаружить пред правительством, что произшедший мятеж наиболее распространился от общих недостатков правительственных мер, по сим областям, многолетней безпечности и непредусмотрительности местных правителей и ошибочного состава внутреннего управления сими губерниями, которое как опыт доказал, почти вовсе не существовало в продолжении многих лет или составлялось из таких элементов, как в главном управлении губерний, так и во внутреннем политическом, которые еще более способствовали бунтовщикам к исполнению их преступных намерений.
Следуя в продолжение более трех месяцев за ходом всех сих мятежей и будучи случаем поставлен узнавать даже все тайные кромолы их, я бы не решился с такою откровенностью излагать все сии обстоятельства, если бы несчастные события не убедили, что весь край от Польши возвращенный и наружно усмиренный готов, при первом благоприятном случае, поднять вновь оружие против благодетельного государя, что местное управление, невзирая на все бедственные уроки, не имея настоящей системы действий, не приемлют по ныне надлежащих мер к предупреждению зла и ежели, где оные местными правителями и приемлются, то от недостатка общей системы в главном управлении сими областями, бсзпрестанно встречаются противоречащие распоряжения, возрождающие безпорядок и дающие возможность злонамеренным, остающимся на свободе с успехом возобновлять при удобном случае свои кромолы.
Губернии от Польши возвращенные обратили уже благодетельное внимание Государя Императора, опыт настоящих событий еще более подтверждает совершенную необходимость коренного их преобразования во всех тех началах, которые доселе упрочивали их отчуждение от России.
Я знаю, что на сей предмет могут быть различные мнения, и люди, не знавшие достаточно политического и морального положения сих областей, могут полагать, что не должно касаться теперь сего предмета, могущего будто бы возродить новые безпокойсгва.
Но кто захочет вникнуть с должною утонченностью во все произшедшие события, тот извлечет на неоспоримых доказательствах основанную истину, что одни утешительные меры, при благоразумном применении, могут упрочить моральное и политическое присоединение края сего к России, что теперь настало настоящее время к сему преобразованию, ибо причин для сего слишком много, все обыватели сих губерний более или менее, словом пли делом, нарушили присягу свою. Умы утомлены и поражены разрушением их замыслов и всякая решительная мера в отношении сего края принятая, будет почтена справедливою. Но для сего необходимо предварительно образовать соответственное строгое полицейское управление — в губерниях и поручить главное управление оных особым наместникам, облеченным доверием Государя Императора и опытных в способностях, нравственных качествах и знающих с должною точностию местность и свойства обывателей. Прообразование сего не должно делать всенародно опубликованными распоряжениями, но особыми повелениями на имя наместников даваемых, о удобстве же и успехе применения доносить также не общим порядком по министерствам (раздробительность коих в сих случаях совершенно вредна), но в соответственные руки благодетельного государя, обьемлющего все отрасли управления сих областей; ибо распоряжения касательно преобразования края сего должны зависеть от совокупного деятельного содействия всех отраслей управления - и потому собственно от лица Государя Императора, в противном случае никакого успеха ожидать нельзя (с.504-519).
Дед-Дуб-Сноп наш
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_466.htm
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_467.htm
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_468.htm

 Отправлено: 20.01.17 05:55. Заголовок: Глава VII…записка им..

Глава VII…записка императору Николаю об улучшении местных административных и судебных учреждений и истребления в них взяточничества

…По своему нравственному складу Муравьев не мог оставаться в бездействии. Перебирая свои старые бумаги и записки, набросанные им во время многолетнего пребывания своего в Смоленской деревне, он решился воспользоваться множеством любопытных заметок об устройстве и необыкновенных злоупотреблениях тогдашних гражданских управлений, с которыми довелось ему находиться в частых сношениях, начиная со времени неурожая 1820 года. Из этих-то отрывочных заметок Муравьев задумал на досуге составить нечто целое и, в течение лета и осени 1826 года, занялся приведением их в порядок. — Плодом этих занятий было составление записки об улучшении местных административных и судебных учреждений и истребления в них взяточничества.
Записку эту Муравьев представил Государю при своем письме от 20 января 1827 года. В письме своем, написанном по-французски, Муравьев говорит, «был вынужден, лет семь тому назад, вследствие своей раны оставить военное поприще и поселиться в отдаленной от столицы провинции, я старался употребить с пользою свободное время, подготовляя себя к ознакомлению с гражданскою службою, единственной, — в которой я мог бы еще надеяться служить моему Государю. Уединение доставило мне необходимый досуг для изучения существующего у нас устройства внутреннего административного управления, печальных злоупотреблений повсюду совершаемых, уничтожения или искажения самых полезных установлений, наконец, гибельного влияния такого порядка вещей на общественную нравственность. При виде этого печального зрелища, у меня всегда надрывалось сердце от невозможности быть полезным своим существованием на гражданском поприще, почему и должен был ограничиться наблюдением и записыванием своих замечаний об этом источнике зла, подтачивающего наши нравы и породившие почти всеобщую страсть к лихоимству и продажности. Может быть, Государь, я и ошибаюсь в своих замечаниях о предмете столь великой важности, но осмеливаюсь представить Вашему Величеству свои размышления, будучи убежден в великодушии и снисходительности, с которыми Вы примете всякое чувство честное и искреннее, внушенное верноподданному естественною привязанностью к своему Государю и желанием споспешествовать своими слабыми силами всеобщему благу».
Далее Муравьев говорит, «что представляемая им краткая записка составляет извлечение из большого собрания наблюдений, что если основная мысль этой записки удостоится внимания, то он может представить другую, болеeподробную, подкрепленную примерами, извлеченными из опыта, равно как и практическими указаниями для исправления зла. — В заключении своем Муравьев поясняет, что в этом труде он говорить вообще, не указывая на неправильный действия отдельных лиц, ибо имеет в виду не намерение вредить кому либо, а найти лекарство для исправления зла, заразившего наши административные и судебные учреждения.»
На сохранившейся с этой записки копии помечено собственною рукою Муравьева: «подана Государю Императору 20 генваря 1827 года. Карандашом сделанные отметки суть места, Государем замеченные, при отсылке сей бумаги графу Кочубею, с которой сияесть копия. 31-го Января того же года, при представлении Государь Император лично изволил меня благодарить.»
Чтобы дать понятие об откровенности, с которою Муравьев относился к неудовлетворительности тогдашнего порядка вещей, мы приведем здесь некоторые отрывки из представленных им тогда записок, обратившиена себя внимание императора Николая 1-го.
«Ни в котором сословии, говорит Муравьев, ни в частном, ни в общем воспитании, страсть к лихоимству не внушается, кроме довольно многочисленного разряда бедных дворян и разночинцев, отдающих обыкновенно детей своих в самые юные годы на обучение, т.е. на разврат в правительственные места; что там несчастные юноши сиибез всякого надзора и в нищете научаясь безсмысленному писанию, вместе с тем приобретают совершенные познания всей промышленности торга служебного; научаются безстыдно брать взятки и познав весь смысл и теорию губернской гражданской службы, состоящей по большой части лишь в очищении бумаг, в явном лицеприятии и лихоимстве, мнимым порядком закона прикрытыми, со временем занимают места столоначальников, секретарей всех палат, и даже письмоводителей у самих губернаторов; тут они по своему произволу решают дела и еще более утверждают постыдную сию систему лихоимства, извлекая свои частные выгоды и поощряя ненаказанностью своею других на подобные деяния. — В сих-то людях (заключается) разсадник большей части чиновников гражданской губернской службы, школа, в которой образуются наши законоведы, которые часто под скромным именем секретарей управляют целыми губерниями и областями; можно ли ожидать от такого образования иных плодов и от подобных чиновников правды и правосудия».
Об университетских профессорах Муравьев сообщает следующие замечания: «обратите вниманиена многиенаши университеты и вы увидите профессоров, читающих, под предлогом высших наук, самые элементарные части оных, приличные гимназиям; в преподавание не найдете ни постепенности, ни методы; профессор преподает ту азбуку, которую затвердил тому тридцать лет; наука двинулась вперед, а он остался при старом и сделался совершенно ей чуждым. У нас профессора не имеют надобности заниматься науками и следовать за их успехами; они ищут чинов;
ничто другое не подстрекает их честолюбия и любви к науке они не имеют. — Между тем спокойная, ленивая и безполезная жизнь их доставляете им чины и они любимы начальниками за смиренномудрие, а на успехи их преподавания никто не обращает внимания.
Устройте, чтобы профессора обязаны были издавать ежегодно в свет свои лекции и вы увидите, что большая половина оных столько уже чужды наукам, что не в состоянии будут сего исполнить. - У нас наука среди великолепных зданий, для нее сооруженных, при множестве служителей, поставленных для прославления и распространения благодетельного света ее, есть настоящая сирота. Прислужники ее носят лишь наружную примету — мундир почтенного звания своего: они нисколько не преданы ей, а под предлогом мнимого усердия ищут лишь величия светского, а не смиренной славы, приличной служителям наук, — вот причина, почему науки чужды еще нашему отечеству; они там водворяются и пускают корни свои, где им душою преданы и служат из фанатической к ним любви.»
Совершенно новая в то время мысль устройства в наших городах ремесленных училищ выражается им следующими образом: «желательно, чтобы кроме существующих уже учебных заведений, были еще в некоторых городах, особенно в столицах устроены народные училища, имеющие предметом не одну теорию наук, но самое простое применение оных к искуствам и ремеслам; известно, что большое преимущество английских мастеровых над мастеровыми прочих государств происходит не столико от врожденного искуства рук, как от теоретико-практического образования, которая у нас в сем классе совершенно нет, и потому сродная склонность русских к переимчивости и удивительные могущие быть успехи в изделиях, — в невежестве мастеровых наших имеют ужасную и необоримую преграду. — Все довольно совершенные изделия делаемые в России, производятся же русскими под смотрением иностранных подмастерьев. Придайте нашим мастеровым поверхностные сведения сих иностранцев и увидите искуства водворенные у нас прочно, и сами без толчков иноземных возрастающие».
Для устройства многочисленного класса бедных дворян Муравьев предлагает устроить в губернских городах училища на самом умеренном казенном содержании, с тем, чтобы можно было в них, каждому, смотря по способностями получить удовлетворительный сведения для поступления в военную службу, дня законоведения и стряпческого производства дел, для хозяйства и даже для теоретического и практического занятия ремеслами и художествами. По поводу последнего предложения Муравьев замечает: «сие последнее может показаться странным; но ежели обратить внимание на сей многочисленный класс бедных дворян, не имеющих средства к существованию, то, конечно, увидим необходимость его образовать и занять чем либо полезным для государства, хотя бы и ремеслами. Я думаю, что столь многочисленное сословие праздных людей, в теперешнем положении, весьма для государства пагубно и, кроме того, каждый бедный дворянин сам тяготится своим праздненством и невежеством. В некоторых губерниях, особенно пограничных к древним польским пределам, есть еще особенный разряд бедных дворян, живущих целыми деревнями в виде однодворцев; они сами обрабатывают свою землю, которой весьма мало имеют, и по свойственной им лени, невежеству, распутству, нищете и гордости, приобретаемых от своих привилегий, поставляют за стыд заниматься каким либо ремеслом, а потому обыкновенно питаются мирским подаянием, которое снискивают в соседственных губерниях, и в побродяжестве своем стыда не полагают; другие же предаются грабежу и разбою — впрочем можно ли от них ожидать иной жизни (Муравьев говорить здесь о шляхте, многочисленном сословии, доставшемся нам по наследству от бывшего Польского государства)».
Разсматривая образование юношества в частных пансионах, Муравьев по этому поводу делает следующие замечания: «так как воспитание юношества по существу своему и важности в государственном отношении не может бить отраслью промышленности и предметом денежного барыша, то весьма бы полезно было отнять сей торг у иностранцев и даже у русских, пансионами своими к сей цели стремящихся…необходимо немедленно подчинить сии вольные, теперь существующие пансионы, предоставленные мнимому присмотру университетов и потому, совершенному произволу промышленников, устроителей их, иной строжайшей ответственности и постоянным правилам, дабы тем отвратить источник разврата ими часто вселяемый, в сердца воспитанников. Необходимо также остановить промышленность иноземцев, неизвестной нравственности, часто с купленными аттестатами скитающихся по государству, которые по слепоте родителей и для мнимой надобности правильного выговора иностранных языков, приемлются в гувернеры или наставники к российскому юношеству; от них весьма часто кроме разврата нравственности и безполезной траты времени для юношей не бывает иных плодов. — В замену же сих наставников побродяг учредить приличные заведения, в которых бы истинные образователи юношества могли составиться».
К канцелярской тайне Муравьев отнесся весьма неблагоприятно и даже выставляет ее источником постоянных злоупотреблений. «Соблюдаемая тайна, говорить он, во всех делах судных и следственных, не подвергая действия чиновников благодетельному суждению мнения общего, делает неизвестными их нравственные достоинства и отьемля у хороших чиновников приятную для них молву их соотечественников, сохраняет втайне постыдные действия чиновников неблагонамеренных. — От сего последствием необходимая порча нравственности служащих, самоуправства, лицеприятия и многие злоупотребления. Где тайна, там всегда удобно возродиться злу, особенно когда постановления сему способствуют. — Допущением тайного производства дел правительство усыпляя мнениеобщее и отнимая соревнование и стремление к пользе, само лишает себя возможности судить о достойных чиновниках, ибо не будучи вспомоществуемо мнением общим, совершенно, так сказать, отвлекает себя от государства. По сей причине правительство теперь по большой части судит о людях не по истинным их нравственным и умственным достоинствам, а по исправности бумажного порядка, которым всегда удобно прикрываются все злоупотребления; а потому назначение в губернаторы, вице-губернаторы, председатели палат и к прочим губернским должностям делается лишь но разсмотрению чинов и искательству.»
Жалуясь на безпрестанные выступления из законных границ власти, генерал-губернаторов, губернаторов и приближенных в ним чиновников, Муравьев говорит: «когда в губернии существует самоуправство, тогда мнение судей не свободно и исполнительная власть, смешиваясь с судебною, отъемлет у подсудимого, не имеющего покровителей, все способы к оправданию, и обратно, иногда виновного освобождает от преследованиязакона. Подобные примеры, довольно часто у нас встречавшиеся, породили необходимость снискивать не правосудия, а всеми возможными и угодными для судей способами их доброжелательства; от чего утвердилось неуважение к судьям и закону, развратилось мнение народное и утвердилась несчастная истина, что с деньгами будешь всегда прав».
Говоря об укоренившемся в гражданском ведомстве взяточничестве и необходимости принятия против него сильных мер, Муравьев замечает: «никакие строгие, но справедливый меры не страшны для народа, они гибельны для законопреступников, но приятны массе людей, сохранивших добрые правила и желающих блага общего.»
Не менее также любопытно мнение Муравьева о неудовлетворительности общих постановлений, особенно по финансовой части, и необходимости предварительно издавать их в виде опыта: «кроме сказанных причин зла, встречаются еще многие весьма важные, в числе которых я поставляю обнародование иногда постановлений, которые по теории могут быть весьма хорошими, но в приложениях, особенно в России, часто не возможны и даже гибельны. Постановления,изданные в Дрездене, могут примениться ко всем частям сего малого королевства: но в России,где столько разнообразных царств и областей, где выгоды одних часто противоположны выгодам других, общие постановления существовать не могут, и потому как скоро таковые издаются, то почти всегда в неудобностях своих не выполняются и порождают ужаснейшее зло, презрение велений правительства и мздоимство со стороны мнимых исполнителей оного. Примером тому может служить гильдейское положение, казенная продажа вина, паспорты на тридцати верстное разстояние и проч., которых постановлений несчастные последствия я сам быль свидетелем. Мне кажется необходимым для предупреждения подобных бедствий, чтобы таковые общие постановления, особенно финансовый, влияющие столько на благосостояние народа, прежде настоящего утверждения, первый год приводились бы в действиес обязанностью известным властям в губерниях присылать о неудобствах их свои замечания; ибо, мне кажется, не возможно требовать от министров толикого знания всех подробностей государства, столь многообразного, чтобы сделать постановления безошибочные для всех частей оного».
При всей отрывочности и безсвязности сделанных нами извлечений из записок Муравьева, можно однако же видеть, что летаргическое состояние главнейших отраслей тогдашнего внутреннего управления было не столько продуктом воображения или прихотливой критики Муравьева, сколько печальною действительностью, засвидетельствованною впоследствии и другими лицами, имевшими возможность ближе наблюдать за общим ходом дел того времени. Кроме верного изображения недостатков нашей гражданственности, записка Муравьева, не взирая на многие несовершенства, представляет еще любопытные черти для характеристики ее составителя. В авторе ее видна спокойная наблюдательность, практический ум и замечательная зрелость взглядов на самые важные вопросы внутренней политики и управления, вопросы и поныне смутно представлявшееся большинству так-называемого нашего образованного общества. В описываемое же нами время общество не столько занималось изучением бытовых особенностей нашего народа, сколько вопросами высшей политики, почерпая основу для своих убеждений не из явлений действительной жизни, а из макулатурных произведений заграничной печати. От такого несовершенного приемапреобразователей могли произойти одни только реформы, но не улучшения, и вместо ожидаемой пользы для общества получались лишь административный новизны, нередко превращавшие сносный порядок вещей в совершенно неудобный для практической жизни. К чести Муравьева должно сказать, что представленные им замечания целиком взяты из действительности; даже самая резкость их отчасти свидетельствует о свежем, не потерпевшем еще транзитного пути, происхождения. Рядом с больными местами нашей гражданственности он указывает и на простейшие, домашние средства для их исправления. Без сомнения некоторый из предлагаемых им средств, как например, о привлечении детей бедных дворян к изучениюремесл, очень трудны и едва-ли возможны для осуществления, но самая мысль учреждения во всех городах ремесленных училищ, конечно, могла быть высказана только таким лицом, которому хорошо известны истинные потребности своего отечества. К тому же, предлагаемые Муравьевым училища если непригодны были для низших слоев дворянства, вследствие сословных предрассудков, то для реального или технического образования прочих сословий подобные ремесленные школы безспорно были бы истинным благодеянием.
Повторяем, что при оценке внутреннего достоинства представленных тогда Муравьевым заметок о потребностях нашего общества необходимо иметь в виду, что если некоторые из предположений его и не были приведены в исполнение, то это обстоятельство нисколько не уменьшает очевидного их практического достоинства. Недостатки общества или управления не могут быть внезапно устраняемы. Время их создало, время должно постепенно и изгладить их. Впрочем, мы и не думали придавать заметкам Муравьева значение широкой программы для государственного преобразования. Для нас, особенно в настоящую минуту, записки его несравненно важнее и любопытнее, как верная, хотя в некоторых случаях и резкая картина того положения административных и судебных учреждений, в каком их застал император Николай Павлович при восшествии своем на престол. Конечно, эта яркая картина одних недостатков государственного домостроительства той эпохи представляет мало утешительного, но очень может быть, что впечатление, произведенное этой картиной на молодого и энергического государя, принесло свою долю пользы и хотя отчасти споспешествовало совершенно в последующее тридцатилетие неоспоримых успехов нашей гражданственности и таких громадных законодательных сооружений, как Свод и Полное Собрание Законов. Выраженные Муравьевым в своих записках взгляды на тогдашнюю учебную часть не ограничились одними только университетами; они коснулись и воспитания в частных учебных заведениях, сделавшихся предметом самых недостойных спекуляций. Выше мы уже высказали свое мнение о замечании Муравьева относительно важности для народного образования предложенных им ремесленных училищ, — замечании нисколько не утратившем своей свежести, даже и в настоящую минуту. Будущий историк судебных учреждений в России, конечно, поспешит записать подмеченный Муравьевым обычай, ныне уже исчезнувший, но в то время повсеместно существовавший в приказном сословии отдавать детей своих для обучения судебному письмоводству и законам в местные суды. Конечно, такой способ юридического образования мог изредка доставлять дельцов для отдельных частей обширной правительственной машины, но вообще порождал массу приказных рутинеров, почти столь же недобросовестных, сколько незнакомых с духом целого законодательства своей страны. Можно затем представить себе, сколько происходило в то время неправд и злоупотреблений от недостатка правительственного сборника законов и каких либо школ для образования русских правоведов. Судя по отметкам государя, желавшего прежде всего узнать истинное положение разных частей управления, эта сторона записок Муравьева преимущественно и обратила на себя его внимание.
Необыкновенно смелое и прямодушное изложение темных сторон нашего гражданского строя не только не возбудило неудовольствия со стороны императора Николая, но, напротив, записка была принята со вниманием и даже с признательностью, о которой, как мы упомянули выше, Муравьев отметил на своем черновом письме к государю. Последнее обстоятельство было весьма добрым знаком и подавало надежду Муравьеву выпутатьсл наконец из того неопределенного положения, в которое поставили его неблагоприятные обстоятельства. Впоследствии граф Кочубей потребовал от Муравьева доставления дополнительных сведений некоторым местам записки, почему Муравьев и представил в первых числах марта другую записку, не менее интересную. Кроме этих двух, около того же времени, были им представлены еще две записки, но какая судьба постигла их, нам неизвестно.
Из вышеупомянутых четырех записок, первая и вторая помещены нами в Приложениях V и VI.

Записка составленная Муравьевыми об уничтожении в присутственных местах взяточничества
Дмитрий Андреевич Кропотов (1817-1875). Жизнь графа М.Н. Муравьева, в связи с событиями его времени и до назначения его губернатором в Гродно: биографический очерк, составленный Д.А. Кропотовым. Санкт-Петербург: в типографии В. Безобразова и комп., 1874
http://dlib.rsl.ru/01003604069
http://www.knigafund.ru/books/8511/read#page63
Дед-Дуб-Сноп наш
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_469.htm
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_466.htm

 Отправлено: 20.01.17 11:25. Заголовок: http://f5.s.qip.ru/i..

Фигура славянского бога Велеса завоевала Гран-при фестиваля снежной скульптуры в Новосибирске
Главный приз Сибирского фестиваля снежных скульптур – Кубок мэра Новосибирска – достался мастерам из Братска, вырезавшим из снежного куба величественную фигуру славянского бога Велеса. Все призовые места в этом году взяли команды из других городов и стран. Новосибирцам пришлось довольствоваться лишь утешительными призами.

Первое место заняла команда из Горно-Алтайска со скульптурой «Старик и море» по мотивам повести Эрнеста Хемингуэя.

Второе место по праву досталось объединенной команде из Омска и Санкт-Петербурга с фантазийной композицией «Мимолетное бесконечно».

На третьем оказались резчики по снегу из братской Киргизии, изобразившие пингвинов в урбанистическом мире.

Фестиваль снежной скульптуры проходит в Новосибирске уже в 17-ый раз. Его темой стал Год экологии. Именно поэтому в работах мастеров чаще других встречаются образы пингвинов, дельфинов, китов и цыплят. А среди детских работ есть даже яблочко, подточенное червячком.
Фестиваль традиционно собирает в нашем городе лучших художников из российских городов и ближнего зарубежья. На этот раз в конкурсе приняли участие 15 взрослых команд из Томска, Сочи, Северска, Новосибирска, Петрозаводска, Санкт-Петербурга, Братска, Бийска, Барнаула, Горно-Алтайска, Красноярска и стран ближнего зарубежья: Киргизии и Казахстана. Кроме того, в фестивале приняли участие и школьники из Новосибирска – всего 10 команд.
Фигура славянского бога Велеса завоевала Гран-при фестиваля снежной скульптуры в Новосибирске (Лариса Сокольникова, Новосибирские новости - 08 янв 2017 15:50)
http://nsknews.info/news/164900

 Отправлено: 20.01.17 23:04. Заголовок: Представляем вашему ..

Представляем вашему вниманию один из важнейших документов - «Воспоминания М.Н. Муравьева о восстании 1863-1864гг.», надиктованные Михаилом Муравьевым в 1866 году незадолго до его смерти и многие годы, ходившие в списках. В 1882-1883гг. они были опубликованы в нескольких номерах журнала «Русская старина». Этот журнал был самым известным в дореволюционной России периодическим историческим изданием, основанным в 1870 году М.И. Семевским, выходившим до 1918 года и внесшим огромный вклад в развитие русской историографии и культуры. Номера журнала объединялись по 3-4 выпуска в одном томе. И, например, первая и вторая главы записок графа Муравьева, изданных в ноябрьском и декабрьском выпусках «Русской старины» за 1882 год, вошли в 36 том, а третья и четвертая главы с приложениями к ним, напечатанные в 1-6 номерах за 1883 год, вошли в 37 том. С приходом к власти большевиков и в ходе «культурной революции» по всей стране было проведено методическое уничтожение дореволюционных книг, и на сегодня, даже в Российских библиотеках не сохранилось ни одного полного издания «Русской старины». Полный комплект журнала был впервые переиздан в 2008 году в Санкт-Петербурге силами издательства «Альфарет» в дорогом подарочном формате и тиражом всего 100 экземпляров. Журнал по прежнему остается недоступным широкому кругу, кроме как в отсканированных неполных версиях плохого качества в различных файлообменниках и электронных библиотеках. Что касается записок графа Михаила Николаевича Муравьева, то в 2008 году они вышли отдельной книгой в издательстве «Пашков дом» небольшим тиражом в тысячу экземпляров и в продаже ее давно уже нет.

Полный сборник записок гр. Муравьева-Виленского, о мятеже в Северозападной России в 1863-1864 гг. составленный по номерам журнала Русская старина. Файл PDF сборника (178 страниц - 58 мегабайт). Составитель - проект «Западная Русь»
http://zapadrus.su/bibli/arhbib/957-graf-mikhail-nikolaevich-muravev-zapiski-ego-o-myatezhe-v-severozapadnoj-rossii-v-1863-1864-gg.html
В январе 1863г. в Царстве Польском вспыхнуло вооруженное восстание, которое начало распространяться на территорию Литвы и Белоруссии, затронув, прежде всего, Гродненскую и Ковенскую губернии. Центральное руководство восстанием осуществляло подпольное польское «правительство», которое находилось в Варшаве. В Литве и Белоруссии руководил восстанием исполнительный отдел, управляющий провинциями Литвы, который подчинялся подпольному польскому «правительству».
Руководители восстания рассчитывали добиться успеха с помощью иностранной военной интервенции в Россию западноевропейских государств и, прежде всего, Англии и Франции.
Внутри империи ставка делалась на приверженцев Римско-католической церкви - помещиков, шляхту, чиновников и разночинцев. Предусматривалось также разжигание крестьянских мятежей в Царстве Польском, Западном крае, включая и центральную Россию. Таким образом, обретение государственной независимости второй Речи Посполитой должно было осуществиться в результате разрушения Российского государства.
Общей целью повстанцев было отторжение Литвы, Белоруссии и части Малороссии от Российской империи и включение этих земель в состав независимого Польского государства в границах 1772г.
Для подавления польского восстания в Литве и Белоруссии в мае 1863г. император Александр II назначил М.Н. Муравьева. (Пребывал в должности виленского генерал-губернатора с 1863-1865 гг.). Свою управленческую деятельность Виленский генерал-губернатор начал с организации эффективной системы мер по борьбе с вооруженными выступлениями польской шляхты и уничтожению краевой подпольной организации. Не менее важной по своему общественно-политическому значению для жизни населения края была борьба с повстанческим террором, направленным на устрашение мирных жителей, сохранявших верность российской монархии.
Твердое руководство М.Н. Муравьева войсками и администрацией позволило в короткий срок покончить с жестокими убийствами мирных жителей, грабежами, насилиями и бесчинствами, которые сопровождали вооруженные действия польских повстанцев.
К концу 1863г. Северо-Западный край был «совершенно усмирен». Получив разрешение государя императора Александра II на продолжение своей деятельности в качестве генерал-губернатора Северо-Западного края, М.Н. Муравьев активно приступил к решению вопросов реформирования практически всех сторон административной и общественной жизни региона. Таким образом, «с декабря 1863г. в Северо-Западном крае начинается совершенно новый период управления Михаила Николаевича, период внутреннего спокойного преобразования края».
Всего лишь два года Михаил Николаевич Муравьев управлял обширным Северо-Западным краем, но это короткое правление превратило регионального администратора обширной империи в политика национального масштаба, навсегда вошедшего в историю России, Литвы и Белоруссии. М.Н. Муравьева благословлял митрополит Московский Филарет (Дроздов), а поэт Ф.И. Тютчев посвятил ему замечательные стихи.
Его как «истинно русского государственного деятеля» глубоко почитало местное православное духовенство и митрополит Литовский Иосиф Семашко, а император Александр II называл графа Муравьева «гениальным человеком».
Виленский генерал-губернатор был объектом поклонения белорусских крестьян, которые видели в нем «заступника», подлинного освободителя от экономического гнета польских панов. Крестьяне с любовью называли его «батька Муравьев», строили церкви и часовни в честь Архистратига Михаила - небесного покровителя М.Н. Муравьева.
Историческая справка сайта «Западная Русь»
http://zapadrus.su/ruszizn/1573-v-minske-otsluzhili-pamyatnyj-moleben-po-grafu-mikhailu-muravevu-vilenskomu-vpervye-posle-stoletnego-pereryva.html
Предисловие редактора...Записки эти продиктованы графом Михаилом Николаевичем в течение трех месяцев, именно с 3-го января по 4-ое апреля 1866 г., одному из бывших при нем чиновников А. М-ву, и несколько лет спустя разошлись по рукам, в С.-Петербурге, в нескольких списках. Наш список получен из первых рук, и 7-го декабря 1881 г. мы получили от старшего достопочтенного внука покойного графа весьма любезно выраженное согласие на то, чтобы поделиться с читателями «Русской Старины» этим историко-биографическим памятником.

I
...Я оставил в исходе 1861г. министерство (государственных имуществ) и в марте 1862г. отправился за границу для лечения.
Возвратившись из-за границы осенью 1862г. и находя необходимым в следующем году вновь ехать за границу для лечения, я испросил себе увольнение от управления департаментом уделов и межевым корпусом, сохранивши звание члена государственного совета и присутствующего в комитете финансов.
В 1863г., начавшиеся еще с 1861г., волнения в Западном крае приняли характер вооруженного восстания. Правительство наше, до того времени послаблявшее всем польским проискам и революционным манифестациям, коим сочувствовала и в России вся демократическая партия, устрашилось неминуемых бедственных для России от того последствий.
Маркиз Велиопольский, поставленный еще в июне 1862г. во главе (гражданского) управления Царства Польского, начал уже терять свое влияние во мнении Государя и вообще Петербургского общества, устрашенного быстрым развитием вооруженного мятежа как в Царстве Польском, так в особенности в Северо-западных губерниях.
Польская революционная партия была покровительствуема Западными европейскими державами, которые, видя слабость нашу и значительное сочувствие высшего общества и вообще демократической русской партии польскому делу, признали возможным настойчиво требовать восстановления Польши.
Правительство наше, устрашенное совершающимися в Царстве и в Западных губерниях событиями, угрожаемое опасностью от европейских держав, долго еще колебалось предпринимать решительные меры к укрощению мятежа. В Царстве Польском мятеж возрастал ежедневно. В Литовских губерниях генерал-губернатор Назимов, человек (недалекий) и слабый, но пользовавшийся полным доверием Государя и личною даже привязанностью его, при всей своей добросовестности, не понимал положения края и не находил никаких разумных средств к подавлению мятежа.
Впрочем, надо в оправдание его сказать, что направление, даваемое из Петербурга, преимущественно министром внутренних дел, также шефом жандармов князем Долгоруковым и министром иностранных дел, не давало ему возможности действовать твердо и решительно. Ибо первые два заботились только о том, как примириться с поляками и склонить их к снисхождению к России разными уступками, которые, как известно, еще более возрождали в них самоуверенность в успехе, а последний, кн. Горчаков, разделяя систему действий Валуева, кн. Долгорукова и Велиопольского, (который овладел почти всеми правительственными умами в Петербурге, в последнюю бытность свою в столице), страшился еще угроз Западных держав, которые настойчиво требовали признания независимости Польши в пределах 1772г. Государь колебался, хотя и чувствовал необходимость решительных мер. Из Варшавы прибыла депутация Замойского, который на аудиенции у Государя настойчиво требовал автономии Польши и восстановления ее в пределах 1772 года.
Страх правительства нашего был так велик, что Замойского приняли и выслушали весьма милостиво, хотя не согласились на его предложения; но и не смели подвергнуть его ответственности и отпустили с обязательством лишь ехать за границу и не возвращаться в Царство.
Замойский, по прибытии в Париж, огласил слабость и колеблемость нашего правительства.
В Петербурге, в начале марта месяца 1863г., князь Горчаков склонил Государя к изданию манифеста об амнистии всех поляков, которые положат оружие к 1-му маю. Мера эта послужила к вящему поощрению их к мятежу. Они увидели из нее страх, обуявший наше правительство, и западные державы еще более стали настаивать на исполнении прежних их требований на счет Польши. Дела в Царстве Польском и Западном крае более и более запутывались и усложнялись: насилия, грабежи, неистовства, производимые мятежными шайками над русскими, захваченными везде врасплох, увеличивали обуявший наши правительственные лица страх.
Они боялись уже не за Литву, а за Петербург и за себя, они страшились всеобщего развития демократических начал: в Петербурге во второй половине апреля 1863г. между главными правительственными деятелями была общая паника. События под Динабургом т.е. разграбление графом Плятером транспорта с оружием, до того устрашили Петербург, что по железной дороге был послан уланский полк для усмирения ничтожной этой шайки, с которой не могли справиться местные власти, потому что само высшее правительство не принимало на месте никаких мер; министерство внутренних дел и жандармская часть вполне бездействовали.
Надо заметить, что восстание Динабургское было перетолковано поляками, имевшими большое влияние на Петербургские власти, совсем иначе, чем было. Жандармерия уверяла, что это есть бунт раскольников против помещиков, что это предвещает резню, бывшую в Галиции в 1848г., что Плятеры, Моли и прочие помещики совершенно покойны и нет никакого заговора против правительства. Виленский окружной жандармский генерал Гильдебранд, в душе поляк, и имевший много родных в Динабургском и Режицком уездах, всеми средствами старался уверить, что в крае нет мятежа и что надобно смирить старообрядцев, которые грабят мызы помещичьи. Князь Долгоруков уверил в этом Государя и 16-го числа испросил высочайшее повеление отправить туда войско и генерала для усмирения старообрядцев, которые управлялись министерством государственных имуществ, и известил о том министра Зеленого.
Ген.-адъют. Зеленый, знавши превратное толкование этого дела со стороны жандармов, ввечеру 16-го апреля отправился к Государю, объяснил ему настоящее положение дела и испросил отмену посылки особого генерала от шефа жандармов и разрешение о предоставлении ему, министру государственных имуществ, прекратить тамошние беспорядки без вмешательства жандармов, для чего и послан был им служивший в министерстве ген.-лейтен. Длотовский, с предоставлением ему прав военного начальника той местности. Генерал Длотовский, по прибытии в Динабург, обнаружил настоящее положение дел, весь заговор тамошних помещиков и развивавшийся мятеж во всех соседних уездах, как в Витебской, так и в Виленской губерниях, причем принял меры к охранению крепости Динабурга, в которой все управление было в руках польских чиновников и почти не было для охранения оной войск, кроме одного резервного батальона и прибывающих для комплектования его рекрутов. Динабург не был взят мятежниками по собственному их бессмыслию, ибо не дождавшись предназначенного ими дня для взятия его (что было сделать весьма легко), гр. Плятер, со своими сообщниками, семью днями ранее кинулся на транспорт и тем обнаружился их замысел и вооруженный мятеж. Старообрядцы, ненавидящие поляков, давно видели их приготовления к восстанию и при первом покушении Плятера все вооружились, отбили транспорт, рассеяли шайку и взяли самого Плятера. Не ограничиваясь сим, старообрядцы отправились по Динабургскому и Режицкому уездам укрощать мятеж и тем самым отняли возможность сформироваться собиравшимся мятежным бандам. Поляки испугались, в особенности помещики, ибо увидели, что все их замыслы уничтожены одними старообрядцами, которые, за неимением войск, сами усмирили мятеж в Динабургском уезде. Вот причина всех возгласов, бывших в Петербурге, против старообрядцев, которые подверглись бы страшному гонению от нашего правительства за исполнение ими верноподданнической присяги. Таково было настроение Петербургского управления. Генерал Зеленый первый показал необходимость принять решительные меры против мятежа и противодействовать петербургским деятелям.
По причине возгоравшегося мятежа, я не признавал возможным оставлять Россию и потому отложил предположение о поездке за границу.
17-го апреля 1863г., в день рождения Государя, я был на малом выходе в церкви; там только и говорили о Динабургском происшествии. Государь подошел ко мне и спросил: «Слышали ли вы, что случилось в Динабурге?» Я отвечал его величеству, что слышал и что этого ожидать надо было не только в Динабурге, но и везде в Западных губерниях, и в особенности в Ковенской (надо заметить, что до апреля месяца Ковенский губернатор и Виленский генерал-губернатор уверяли, что в Самогитии все спокойно и никаких нет приготовлений к мятежу, тогда как там было все его основание). Государь отвечал мне, что «послал туда полк и надеется, что все будет прекращено». Я же старался его уверить в противном, прибавив, что уже более 30-ти лет знаю тот край и что те фамилии, которые замешаны в Динабургском деле, участвовали и в мятеже 1831 года. Тем и прекратился разговор мой с Государем.
Между тем восстание европейских держав против нас увеличилось; по-видимому, готовились грозные силы и в особенности во Франции, где польские революционеры с необыкновенным успехом вооружали общее мнение против нас. Правительство наше готовилось к отпору.
Войска наши были в самом неустроенном положении и только что формировались из кадров. Батальоны, квартировавшие в Западном крае, наполнялись рекрутами, которые в апреле месяце едва прибывали в оные и не были ни вооружены, ни одеты. В Литве стояли одни только: 1-я пехотная и 1-я кавалерийская дивизии, с которыми можно было предпринять войну; остальные же едва только могли бороться с мятежными бандами. Правительство вынуждено было отправить в Литву 2-ю гвардейскую пехотную дивизию, потому что там не было войск, и на случай войны с Европой нельзя было дать отпора.
В виду европейского напора и могущих быть военных действий, в апреле месяце 1863г., вызван был сюда (в Петербург) брат мой ген.-адъют. Николай Николаевич для совещания о защите всего прибрежья от Свеаборга, в Финляндии, до границ Пруссии.
II
25-го апреля 1863г. брат мой был у Государя, и, как я после узнал, Государь был очень расстроен полученными из Литвы сведениями. Я ожидал с нетерпением возвращения брата от Государя, чтобы узнать о ходе дел на Западе, как вдруг приезжает от Государя фельдъегерь с приглашением меня к нему. Я немедленно отправился во дворец и нашел в аванзале Государя одного министра иностранных дел, кн. Горчакова, очень смущенного. Я у него спросил, не знает ли он, зачем Государь меня потребовал и кто теперь у Государя? Он отвечал, что у его величества еще мой брат и что Государю угодно со мной поговорить о делах Западных губерний. Не прошло пяти минут, брат вышел от Государя и сказал, что Государь меня требует (ему Государь объявил о своем намерении на счет меня).
Взойдя к Государю, я его нашел весьма смущенным. Он мне рассказывал о положении Литвы и Царства Польского, обо всех своих опасениях относительно возможности удержать за нами Литву, в особенности при европейской войне, которую должно ожидать после сделанных нам угроз Франциею и Англиею. При этом его величество сказал, что имеет до меня просьбу, чтобы я принял на себя управление Северо-Западным краем, с командованием всеми войсками, в нем расположенными, и с присоединением к четырем губерниям Виленского генерал-губернаторства двух Белорусских; он надеется, что я прекращу мятеж и приведу там все в надлежащий порядок; что он даст мне все полные права действовать по усмотрению надобности, и что от меня будет зависеть, по укрощении мятежа, ежели пожелаю, или оставаться там генерал-губернатором, или возвратиться.
Предложение Государя было для меня совершенно неожиданно. Мне и в мысль не приходило, что я буду послан в Литву, а в особенности когда, оставляя министерство, я видел нерасположение Государя…На предложение Государя я отвечал, что, как русскому, было бы бесчестно мне отказываться от исполнения возлагаемой ныне на меня его величеством обязанности: всякий русский должен жертвовать собою для пользы отечества, и потому я беспрекословно принимаю на себя эту трудную обязанность генерал-губернатора в том краю; что от его величества будет зависеть приказать мне оставаться там столько времени, сколько он найдет это нужным, но что вместе с тем прошу полного со стороны его величества доверия, ибо в противном случае не может быть никакого успеха. Я с удовольствием готов собою жертвовать для пользы и блага России: но с тем вместе желаю, чтобы мне были даны и все средства к выполнению возлагаемой на меня обязанности, и, главнее всего, условиться предварительно в системе действий; при чем я сказал его величеству, что нахожу действия по управлению Царством Польским вовсе несоответственными настоящим обстоятельствам; необходимо, чтобы как в Западных губерниях, так и в Царстве была одна система, т.е. строгое преследование крамолы и мятежа, возвышение достоинства русской национальности и самого духа в войске, которое теперь негодует оттого, что оно, будучи постоянно оскорбляемо поляками, не имело даже права противодействовать их буйству; что необходимо дать решительный отпор иностранным державам, которые будут всеми средствами опорочивать предлагаемую мною систему строгого преследования мятежа и польского революционного духа; что необходимо, дабы и министры Его Величества были проникнуты тою же системою и теми же мыслями, ибо, в противном случае, не может быть успеха в действиях на местах.
Все это, совокупно взятое, заставляет меня просить его величество еще раз обсудить, не найдет ли он другое лицо для выполнения возлагаемого теперь на меня поручения, система действий которого привлекала бы к себе более расположения Европы и петербургских правительственных лиц. Я вперед знаю, что система моих действий не будет нравиться; но я от нее отступить не могу и заявляю вперед, ибо знаю довольно народ польский и уверен, что уступчивостью и послаблениями мы только ухудшим дело, а единственно мерами строгой справедливости и преследования крамолы мы можем восстановить спокойствие в крае. При этом я выразил его величеству мое убеждение, что край тот искони русский, что мы сами его ополячили, и что опыт 1831г. нам не послужил в пользу и что теперь надо решительно подавить мятеж и уничтожить крамолу и восстановить русскую народность и православие в крае. Говоря о политическом и нравственном положении края, я ссылался его величеству на приобретенный мною опыт в распознании польского характера и враждебных его против России направлений; что в бытность мою в том крае, т.е. в Витебске – вице-губернатором, в Могилеве и в Гродне – губернатором, и находившись во время всего похода 1831 года в Литве при главнокомандующем, графе Толстом, который вверил мне все распоряжения по гражданской части во время мятежа, я мог узнать, как тот край, так и революционные замыслы и польские крамолы.
На все это Государь мне ответствовал, что он меня благодарит за самоотвержение и готовность принять эту трудную обузу, что он вполне разделяет мой образ мыслей, предлагаемую систему и от оной не отступит.
Весь этот разговор с Государем был так неожидан, что когда мне Государь сказал, что поэтому можно отдать в приказах о назначении меня генерал-губернатором, я просил его еще повременить и приказать своим министрам со мною объясниться по делам Западных губерний, дабы я мог разъяснить им мой взгляд на управление тамошним краем, ибо я должен быть уверен, что и министры будут мне во всем содействовать. Государь на это согласился и сказал:
«Я поручаю вам объясниться по этому делу, в виде комитета, с кн. Долгоруковым, военным министром Милютиным, министром государственных имуществ Зеленым и министром внутренних дел Валуевым. Но прошу вас только ускорить этим, ибо время не терпит. По окончании с ними соглашения, вы мне напишите, и я вас тотчас призову для окончательных мероположений».
Во исполнение высочайшей воли, 27-го числа апреля 1863г. мы окончили совещание. Министры все были со мною согласны на словах, хотя видимо было, что кн. Долгоруков и Валуев колебались; но видя трудность положения дел, вынуждены были согласиться, ибо, как я выше сказал, страх обуял их всех.
28-го числа апреля я был уже у Государя, объявил ему соглашение с министрами и представил Его Величеству некоторые вопросы по управлению с расширением прав действия; на все мои предположения Государь изволил согласиться. Но вслед за тем я увидел уже возрождавшееся противодействие со стороны Валуева и Долгорукова. Им не нравились испрошенные мною права по управлению.
30-го апреля я опять был у Государя и заметил уже в нем некоторую холодность, так что я вынужден был повторить ему, что не лучше ли послать другого в Западные губернии.
Государь прогневался и сказал:
«Я однажды высказал свои убеждения и не намерен их повторять».
А когда я ему сказал, что его министры не совсем разделяют его убеждения, то он мне с некоторою грубостью отвечал: «Это не правда». Тогда я встал и сказал его величеству: «Найдите другого вместо меня».
Государь взял меня тогда за руку и просил извинения в неправильном выражении, которое вырвалось, как он говорил, невольным образом. Я сказал Государю, что неправды не говорю и еще раз повторил: «Найдите другого, который вашему величеству будет говорить правду».
Тогда Государь меня обнял, просил еще раз извинения и чтобы я навсегда это забыл, что такой у него «дурной характер, иногда высказывает против его желания не должное слово». Мы примирились, и Государь спросил только: «Итак, я могу отдать в приказах о вашем назначении?»
Я отвечал, что «когда и как будет угодно вашему величеству. Я согласен и сделаю все, что могу для исполнения этого важного возлагаемого на меня поручения. Я служу России и готов жертвовать собою для нее и для вашего величества. Прошу только не оставлять жены и дочери».
Мы обнялись с Государем и расстались очень дружелюбно; но, может быть, на сердце у него что и осталось. При сем Государь мне повторил, что он желал бы, чтобы я скоро ехал, что дела в Литве очень плохи, что Назимов просит поскорее его сменить. Я просил у Государя, по крайней мере, неделю времени, чтобы приготовиться, собрать людей и вообще русских деятелей, ибо мне одному делать там нечего, а в особенности желал я устроить лучшее управление в Белоруссии прежде, чем прибуду в Вильну, откуда было бы уже трудно распоряжаться, по случаю прекращения всех внутренних сообщений мятежными шайками.
1-го мая 1863г. отдано было в приказе о назначении меня генерал-губернатором шести Северо-Западных губерний. До 12-го мая я оставался в Петербурге, приискивая людей на службу, входил в сношения с министрами на счет различных мероположений, кои я признавал необходимыми, как в отношении гражданского, так и военного устройства; был несколько раз у Государя в Царском Селе с докладами.
Перед отъездом представился и императрице, которая была в большом смущении о положении дел в Царстве и Западных губерниях. Она благодарила меня за решимость и самоотвержение и, между прочим, объясняя трудность положения дел и о напоре против нас западных держав, сказала: «Если бы мы могли удержать за собою хотя Литву», а о Царстве Польском не было уже и речи, – вот в каком расположении были тогда сами царственные лица.
12-го мая, помолившись в Казанском Соборе, в 10 часов вечера, я отправился по железной дороге в гор. Вильну. Грустна была разлука с женою и с детьми. Меня провожали брат Николай Николаевич (Муравьев-Карский), Зеленой и многие другие...(с.6-15; 389-398)
Граф Михаил Николаевич Муравьев. Записки его о мятеже в Северозападной России в 1863-1864 гг.
http://zapadrus.su/bibli/arhbib/957-graf-mikhail-nikolaevich-muravev-zapiski-ego-o-myatezhe-v-severozapadnoj-rossii-v-1863-1864-gg.html

 Отправлено: 21.01.17 06:57. Заголовок: Полный сборник запис..

Полный сборник записок гр. Муравьева-Виленского, о мятеже в Северозападной России в 1863-1864 гг. составленный по номерам журнала Русская старина. Файл PDF сборника (178 страниц - 58 мегабайт). Составитель - проект «Западная Русь»
http://zapadrus.su/bibli/arhbib/957-graf-mikhail-nikolaevich-muravev-zapiski-ego-o-myatezhe-v-severozapadnoj-rossii-v-1863-1864-gg.html
III
Я, скрепя сердце, расстался со всеми, полагая одну надежду на помощь Божью, ибо я видел, что в Петербурге не будет мне никакой опоры; в крае я также не мог ожидать ничего благоприятного, ибо все шесть губерний были охвачены пламенем мятежа; правительственной власти нигде уже не существовало; войска наши сосредоточивались только в городах, откуда делались экспедиции, как на Кавказе в горы; все же деревни, села и леса были в руках мятежников. Русских людей почти нигде не было, ибо все гражданские должности были заняты поляками. Везде кипел мятеж и ненависть и презрение к нам, к русской власти и правительству; над распоряжениями генерал-губернатора смеялись, и никто их не исполнял. У мятежников были везде, даже в самой Вильне, революционные начальники; в уездных городах окружные и парафиальные; в губернских городах целые полные гражданские управления, министры, военные революционные трибуналы, полиция и жандармы, словом, целая организация, которая беспрепятственно, но везде действовала, собирала шайки, образовывала в некоторых местах даже регулярное войско, вооружала, продовольствовала, собирала подати на мятеж, и все это делалось гласно для всего польского населения и оставалось тайною только для одного нашего правительства. Надо было со всем этим бороться, а с тем вместе и уничтожать вооруженный мятеж, который более всего занимал правительство. Генерал-губернатор ничего этого не видал; русские власти чувствовали только свое бессилие и вообще презрение к ним поляков, ознаменовавшееся всевозможными дерзостями и неуважением даже к самому войску, которому приказано было все терпеть и переносить с самоотвержением; так все это переносили русские, и даже само семейство генерал-губернатора было почти оплевано поляками.
В таком безвыходном положении находился край, когда я прибыл в Вильну 14-го мая 1863г., к 3 часам пополудни.
Дорогою я остановился ночевать в Динабурге с 13-го на 14-е число мая. Я был болен и притом крепко устал. Мне необходимо было видеть также власти динабургские, чтоб узнать о положении края, ибо в Петербурге ничего не знали. Генерал Длотовский мне подробно изложил все бедственное положение гражданского и военного управления. Я здесь еще более удостоверился в необходимости принять строгие и решительные меры, ибо мятеж разгорался, поляки были уверены в успехе и уверили в том все население, так что даже русские старожилы в том крае считали дело потерянным и убеждены были, что мы будем вынуждены уступить требованиям поляков, желавших присоединения к независимой Польше наших западных губерний. Никто не верил, что правительство решится на какие-либо меры, не согласные с намерениями западных держав, и что оно уступит необходимости, т.е., что оно признает законность польских притязаний о восстановлении Польши в ее прежних пределах. Мне надо было на первых порах рассеять польскую дурь и возродить в русских и в войске уверенность в непоколебимости предпринимаемых правительством мер. Словом, надобно было восстановить правительственную власть и доверие к оной – без этого ничего нельзя было делать. Задача трудная, но я, решившись на все самопожертвования, как материальные, так и моральные, с полным упованием на Бога, взялся за дело.
В Динабурге я сделал все необходимые распоряжения для охранения его от мятежных покушений и, призвав предводителя дворянства и бывших в городе дворян, громогласно, в присутствии всех военных и гражданских чинов, высказал им свой взгляд на дело и ту систему, которой буду руководиться в моих действиях. Чтобы выказать свою решимость действовать не на словах, а на деле, я тут же приказал отдать под строгий надзор полиции предводителя дворянства, который явным образом показывал уверенность, что польское дело останется торжествующим. Это был двоюродный брат того Плятера, который напал на транспорт с оружием и впоследствии был расстрелян. Но моим словам еще мало верили, ибо в продолжение почти десяти лет не было никакого управления и власти в крае, и поляки везде господствовали, так что даже войска были наполнены офицерами польского происхождения, бывшими по большей части в заговоре и многие из них ушли в лес для формирования шаек. Римско-католическое духовенство было везде во главе польской пропаганды, раздувало мятеж и внушало это всем от мала до велика даже и на исповеди. Усмотрев в Динабурге, что главнейшие силы мятежников совокупляются в лесах за Двиною, в Новоалександровском и Дисненском уездах, я присоединил эти два уезда к району действий генерала Длотовского.
В Вильне я был принят генерал-губернатором очень радушно, он угостил обедом меня со всем штабом (прибывшими из Петербурга военными и гражданскими чиновниками). Назимов, по-видимому, был доволен моим приездом, ибо действительно находился в безвыходном положении; он не знал и не понимал ни края, ни обстоятельств, среди которых находился, и видел только, что все идет очень дурно; был крайне недоволен петербургскими властями и в особенности министром внутренних дел, которому неоднократно писал о необходимости изменить систему уступчивости и, так называемой, легальности, которыми…хотела побороть мятеж. Назимов не мог мне ничего рассказать о положении края и, после обеда, провожая меня наверх в мой кабинет, пригласил только зайти в церковь посмотреть изготовленные им ризницы, разложенные нарочно для показа на столах, и потом объяснил только, что около дома все посадки кустарников сделаны его женою. В отношении края он ничего не мог указать, кроме реляций, получаемых ежедневно от военных начальников о встрече с мятежниками, в которых они выставляли блистательные победы над огромными будто бы бандами мятежников, тогда как большей частью шайки эти были самые ничтожные и редко превосходили 300 – 500 человек. Об секретной же организации мятежа Назимов и понятия не имел; когда же я у него спросил, какие он имеет средства для секретных дознаний о мятеже, то он объяснил мне, что поручает их своему племяннику Мясоедову, которого и рекомендовал для этого и еще одного известного…еврея, подрядчика Алпатова.
Я был весьма затруднен пребыванием Назимова в Вильне, тем более, что от него узнать ничего не мог, и был очень доволен, узнав, что он чрез два дня уедет, ибо он только мне мешал пустыми рассказами и просьбами протекций разным чиновникам.
14-го мая 1863г. я телеграфировал Государю о том, что вступил в должность, а 15-го числа сделал общий прием чиновников, духовенства и вообще всех сословий в Вильне; но перед этим ездил к митрополиту Иосифу (Семашко), вместе с Назимовым, и помолиться Богу в Николаевский собор, где нашел убитого гвардейского солдата, окруженного товарищами своими, ожидавшими прибытия священника для панихиды; – это первое явление произвело на меня весьма грустное впечатление. Возвратившись домой, я застал уже залы дворца наполненными.
Военные встретили меня с большим радушием и радостью, особенно гвардейцы 2-й пехотной дивизии, ибо они уверены были, что с моим прибытием изменится система управления и поляки, дотоле горделивые и дозволявшие себе всевозможные грубости и невежливости при встрече с русскими, скоро смирятся.
Гражданские чины, кроме русских, бывших в небольшом числе, встретили меня с видимым неудовольствием, а в особенности предводители дворянства и городское общество, преимущественно католическое. Евреи же играли двусмысленную роль и выказывали будто бы радость, но это было притворно, ибо они везде тайно содействовали мятежу и даже помогали оному деньгами. Римско-католическое духовенство было принято мною в особой зале, и на лицах, и из разговоров их, в особенности же епископа Красинского, заметна была полная уверенность, что я не успею подавить мятеж. Я всем представлявшимся высказал предназначенную себе систему действий, т.е. строгое и справедливое преследование мятежа и крамолы, не взирая ни на какие лица, и потому выражал надежду найти в них самых усердных помощников, причем советовал тем, которые не разделяют этих убеждений, оставить службу; ибо в противном случае я сам немедленно их от оной уволю и предам законной ответственности. Все они более молчали, вероятно желая убедиться на опыте в твердости моих намерений, и не буду ли я вынужден уступить и подчиниться (другой) системе…
Епископ Красинский так был убежден в неисполнимости моих предположений, что он мне с улыбкою отвечал: «Какой здесь мятеж? Здесь просто погоня за несколькими несчастными повстанцами; за ними гоняется войско в лесах, как за зайцами».
Еще замечательный был разговор жандармского окружного генерала Гильдебрандта, который во всеуслышание обвинял генерала Длотовского в потачке старообрядцев, уничтоживших шайку графа Плятера. Он старался доказать в присутствии поляков, всех чиновников и римско-католического духовенства, что там мятежа не было, а что это чистый грабеж и разбой старообрядцев и вообще русских мужиков.
Я заставил его молчать и, когда все уже разошлись, высказал генералу Гильдебрандту, что я подобных ему лиц, во вверенном мне крае, оставлять не могу, что жандармерия должна мне помогать, а не противодействовать и, еще менее, ободрять поляков и обвинять русских за то, что они исполнили обязанности верноподданных; что засим я с ним служить не буду и прошу отправиться в Петербург к шефу жандармов, которому напишу о нем для доклада Государю, с просьбою о замене его другим. Гильдебрандт был удивлен моею решимостью, ибо он привык по своему произволу распоряжать действиями главного местного начальства. Чрез неделю Гильдебрандта уже не было в Вильне, и Долгоруков, хотя с видимым неудовольствием, вынужден был его уволить от занимаемой должности.
16-го мая выбрался из Вильны и генерал-адъютант Назимов. Я только тогда мог свободно распоряжаться чиновниками, которые более или менее, при малой благонадежности, состояли под особым покровительством или самого Назимова, или его семейства.
IV
Первое время пребывания моего в Вильне было крайне затруднительно. Я должен был потерять по крайней мере неделю, чтобы ознакомиться как с разными личностями, коим поручено было управление, так и вообще с ходом дел, т.е. с политическим положением края. Меня особенно заботило положение войск и правильное их распределение на огромном протяжении вверенного мне края, для преграды бродившим везде шайкам.
Всему успеху дела я обязан гвардейцам. Я в них нашел самых деятельных и благоразумных сотрудников. Они с радушием принимали все возлагаемые на них обязанности, как военные, так и гражданские, и исполняли их отлично; даже в солдатах было замечено особое стремление к подавлению мятежа: они на все шли с самоотвержением, их много ободрило данное мною приказание, чтобы нигде не давали спуска полякам, которые бы осмелились быть дерзкими в отношении к ним. Я приказал всех таковых немедленно брать под арест и отправлять к коменданту. Эта, по-видимому, маловажная мера значительно, однако же, подействовала на упадок духа поляков: они увидели, что восстановляется значение правительства и должное уважение к русским.
Для обуздания мятежа необходимо было, кроме возвышения духа в войске и вообще в русских деятелях, преподать правила для управления на местах, т.е. инструкцию с подробным изложением обязанностей военных начальников и других лиц, коим вверялись участки. Главное состояло в разделении всего края и всех уездов на соответственные, соображаясь с обстоятельствами и ходом мятежа, военные отделы, с подразделением оных на участки, которые, с полными правами главного распорядителя, вверялись особо назначенным для сего лицам, с полным подчинением им всего населения в тех отделах. Написав подробную инструкцию военного полицейского управления и обозначив в оной ту систему, которой я предположил руководствоваться при управлении краем, с обозначением обязанностей каждого военного начальника к прочим властям и лицам, равно с полною ответственностью тех и других, я разослал ее повсеместно к точному и непременному исполнению, сделав распределение участков и постепенно назначая в оные благонадежных, по возможности, начальников, с подчинением им всех войск, в участке находящихся.
Инструкция эта приведена в исполнение с 24-го мая 1863г., и послужила краеугольным камнем всех дальнейших распоряжений по укрощению мятежа и устройству края. К этому времени я получил первое утешительное сочувственное заявление к моим действиям из Москвы от митрополита Филарета, который прислал мне икону св. Архистратига Михаила при письме, с выражением всей важности возложенной на меня обязанности, выразил вместе с тем сочувствие церкви и России, и сильно поддержал меня нравственно на этом трудном поприще. Знаменательно письмо его следующего содержания (Письмо это напечатано в «Чтениях Моск. Общ. Любителей Духовн. Просвещения», 1871г., сент., с.34. – ред.):
«Было слышно и видно, что многодеятельная государственная служба вашего высокопревосходительства потребовала, наконец, облегчения, дабы часть должностного труда была заменена долею покоя. Но как скоро царское слово вас вызвало на защиту и умиротворение Отечества, вы забыли потребность облегчения и покоя, не колеблясь, приняли на себя бремя, требующее крепких сил и неутомимой деятельности, нашли новую силу в любви к Царю и Отечеству.
Верные сыны Царя и Отечества узнали о сем с радостью и надеждою: ваше назначение есть уже поражение врагов Отечества, ваше имя – победа.
Господь сил да совершит вами дело правды и дело мира.
Да пошлет тезоименного вам небесного Архистратига, да идет пред вами с мечом огненным и да покрывает вас щитом небесным. С сими мыслями и желаниями препровождаю вам, вместе с сим, в благословение икону святого Архистратига Михаила».
На это письмо я отвечал следующим:
«Глубоко коснулось сердца моего милостивое послание ваше и архипастырское благословение иконою святого Архистратига Михаила. Пути Всевышнего неисповедимы; – я неожиданно призван волею Государя от жизни мирной на поприще брани, для подавления крамолы и мятежа. Тяжелая пала на меня обязанность: умиротворять край, карать клятвопреступников мерами казни и крови. Человеческий взор не может прозреть сквозь завесу, покрывающую будущность этого дела.
Исполняя долг верноподданного и русского, в полном уповании на Бога, я духом покоен и иду смело по пути, мне свыше предопределенному. С содействием доблестного воинства нашего, в успехе сомневаться не смею.
Повергая себя и порученное мне дело умиротворения литовского края архипастырскому благословению и святой молитве вашей, с глубочайшим почтением и т.д.».
Между тем я занялся устройством самого города Вильны и учреждением в оном полиции, которой не существовало, так что начальники шаек, окружавших город и вообще все повстанцы получали все нужное из Вильны и сами проживали в оной по нескольку дней, – словом Вильна была арсенал и плацдарм мятежников, снабжавшая их ежедневно и значительным числом новобранцев. Всякий день полицеймейстер представлял мне сведения об ушедших в мятеж обывателях, средним числом от 40–50 человек в сутки. Останавливать их войсками не было возможности, ибо город открытый.
Я прибегнул к мере обложения штрафами, которая в результате оказалась очень удачною. Приказано было домохозяев, а также мастеров, трактирщиков и других облагать штрафом от 10–25 рублей за каждого ушедшего от них человека в мятеж и взыскивать штраф неукоснительно, продавая последнее имущество. Таким образом, были обложены монастыри и приходское римско-католическое духовенство за всякого уходившего из их среды в мятеж по 100 рублей, а при возобновлении побегов штраф велено было удваивать. За ношение траура также приказано было взыскивать 25р. штрафу и удваивать при повторении. Мерами этими, приводимыми строго и немедленно в исполнение, прекратились все упомянутые неустройства, и из города уже редко стали уходить кой-какие бесприютные лица в мятеж. Ксендзы же и монахи, заплативши несколько сот рублей штрафу, перестали уходить в шайки. Но тем не менее, оставаясь в Вильне, они тайно и явно содействовали и раздували пламя мятежа. Сам епископ Красинский был одним из усерднейших деятелей оного. Все эти меры и многие другие, о которых не упоминаю, ибо одно перечисление их было бы затруднительно, а многие из них напечатаны и достаточно известны, принесли видимую пользу и утишили польские революционные манифестации. Но этого было слишком мало, надо было приступить к более важным мероположениям и строгому преследованию крамолы. Много было взято лиц под стражу в разное время за участие в мятеже. Ими наполнены были все тюрьмы, но, к сожалению, по большей части, их дела не были окончены, даже не начаты. О тех же личностях, кои были приговорены военными судами, не было постановлено конфирмаций, ибо опасались строгостью раздражить мятежников.
Желая, напротив того, показать полякам, что правительство наше их не страшится, я немедленно занялся рассмотрением приговоров о более важных преступниках, конфирмовал их и немедленно приказал исполнить приговоры в Вильне на торговой площади, в самый полдень и с оглашением по всему городу с барабанным боем. Я начал с ксендзов, как главных деятелей мятежа: расстреляны были два ксендза в течение недели. Поляки не верили, что я решусь на это; но когда увидели исполнение сего на деле, а не на словах, всех их обуял страх. Воплю и крику было много в городе, и многие даже уезжали из него. Епископ Красинский более других испугался казни ксендзов. Он боялся за себя и за свой капитул, и когда я потребовал, чтобы он циркулярно предписал римско-католическому духовенству противодействовать мятежу, то он притворно сказался больным и передал другому распоряжение консисториею. Для примера другим, я отправил его с жандармом в Вятку. (Где он и поныне (1866г.) находится. – ред.) В числе лиц, находившихся под стражею, был раненый, бывший капитан генерального штаба Сераковский, командовавший самою большою шайкою в Самогитии, уничтоженною командиром финляндского полка генер. Ганецким; также дворянин Колышко, начальник другой значительной шайки.
Я приказал ускорить производимые о них дела и также конфирмовал – обоих повесить.
Эти четыре примера сильно подействовали на поляков, и они стали удостоверяться, что с ними шутить не будут, и потому, по обычному польскому характеру, многие искали уже у нас покровительства, те, которые накануне с гордостью называли себя восстановителями польской отчизны и гонителями москалей и монголов!

 Отправлено: 21.01.17 08:19. Заголовок: http://www.proshkolu..

Полный сборник записок гр. Муравьева-Виленского, о мятеже в Северозападной России в 1863-1864 гг. составленный по номерам журнала Русская старина. Файл PDF сборника (178 страниц - 58 мегабайт). Составитель - проект «Западная Русь»
http://zapadrus.su/bibli/arhbib/957-graf-mikhail-nikolaevich-muravev-zapiski-ego-o-myatezhe-v-severozapadnoj-rossii-v-1863-1864-gg.html
V
Принимая меры к уничтожению повсюду скитавшихся мятежных шаек, получавших продовольствие и вооружение от самих владельцев, которые тайно и явно содействовали и покровительствовали мятежу, я скоро убедился, что одним оружием не предстоит возможности подавить мятеж, ибо весь край был заражен мятежным духом, поддерживаемым ксендзами, дворянством и шляхтою, и потому необходимо было принять самые решительные меры против владельцев, дающих приют мятежникам, и к открытию тайной организации, покрывавшей весь край.
С учреждением, как выше сказано, военно-полицейского управления в уездах, и с сосредоточием власти в руках военных начальников, при распространении на все шесть губерний военного положения, я получил возможность учредить во всех уездах, более участвовавших в мятеже, военно-следственные комиссии, независимо от таковых во всех губернских городах, поручив деятельно заняться исследованиями поступков всех лиц, более или менее принимавших прямое или косвенное участие в мятеже, подвергая ответственности и тех владельцев, которые давали приют мятежникам и снабжали их хлебом, оружием, деньгами, не исключая и тех, которые, для прикрытия своей вины, утверждали, что они были вынуждены угрозами давать пособия мятежникам. А дабы более поставить помещиков в ответственность за участие в мятеже, я распорядился, чтобы все, которые жили по городам (будто бы для безопасности, но в сущности для прикрытия только тайных сношений с шайками, кои снабжались ими на местах чрез управителей всем необходимым), отправиться немедленно в свои деревни и там ответствовать за спокойствие в лесах и принадлежавших им землях, под опасением военного суда, в случае недонесения ближайшей команде о прибытии мятежников. Совокупность этой и иных принятых мною мер поставили местное управление в возможность захватить в скором времени главных деятелей мятежа, тайно содействовавших развитию шаек, которые сами собою начали уничтожаться, не имея опоры в населении. Тогда и крестьяне, видевшие восстановленную силу правительства нашего, бывшие столь долгое время под страхом истязания и мучительных казней, производимых над ними мятежниками, с содействием ксендзов, за преданность их правительству, начали понемногу освобождаться от обуявшего их страха и содействовать правительству к открытию скитающихся еще в лесах мятежных скопищ, так что в скором времени можно было образовать из самих крестьян сельскую вооруженную стражу, которая повсюду содействовала войскам к окончательному истреблению мятежников.
Нельзя не удивляться, каким образом главное местное управление в крае могло быть так недальновидно и беспечно, что попустило полное уничтожение правительственной власти и уважения к ней, так что никто уже не верил, чтобы в крае том могло быть восстановлено русское правительство; даже и крестьяне в этом были убеждены.
Манифест 19-го февраля 1861г. о прекращении крепостного права, по слабости и беспечности начальства, не был даже введен в действие. Крестьяне еще в начале 1863 года во многих местах отправляли барщинную повинность или платили неимоверные оброки там, где была прекращена барщина. Мировые посредники были все избраны из местных помещиков и большею частью были агентами мятежа и даже главными тайными распорядителями оного. В уездах и в городах учреждены были съезды помещиков и мировых посредников для общих сговоров по устройству мятежа и увлечению в оный самих крестьян. В Вильну были вызваны все почти помещики и мировые посредники в феврале 1863г. будто бы для обсуждений по крестьянскому делу. Но на этом и на подобном же съезде в Ковно были положены начала для действий по мятежу и соединились обе партии, так называемых белых и красных, причем избраны для губернских и уездных городов по два делегата, которые бы наблюдали за действиями предводителей дворянства и самого правительства – и все это делалось явно в глазах того же правительства. Генерал-губернатор не имел решимости прекратить эти мятежные манифестации. Я уже не говорю о тех манифестациях, которые продолжались с 1860-го по 1863-й год в разных видах повсеместно: в костелах, на улицах, народных гульбищах и вообще везде, где только было можно. Собирались сотни и тысячи народу и пели об освобождении Польши от ига москалей со всевозможными ругательствами. Учрежденные, по предложению министра внутренних дел, полицейские суды, составленные из тех же дворян, служили только посмешищем над бессилием нашего правительства. Полицейских чиновников, которые решались доводить до сведения начальства о сих сборищах, толпы били и с ругательствами вытаскивали из костелов и тому подобных мест. Когда однажды генерал-губернатор решился взять под стражу нескольких гимназистов, певших в костеле гимны, то толпы женщин всех сословий пришли к нему во дворец на выручку их. Генерал-губернатор вынужден был удалиться во внутренние покои, и, после некоторых переговоров, арестованные были выпущены, а женщины удалились, узнав, что приказано было привезти пожарные трубы. Описывать все дерзкие поступки обывателей в Вильне было бы излишне – они довольно всем известны.
Положение 19-го февраля было превратно истолковано крестьянам. При составлении же уставных грамот отняты у них лучшие земли и обложены высокими оброками, далеко превосходящими их средства. Крестьянам объявили, что в этом заключается дарованная Государем милость и свобода, и что ежели они пойдут в мятеж и будут помогать польскому правительству, то отдастся им вся земля даром, и они не будут платить никаких податей. Между тем, тех крестьян, которые не платили возвышенных оброков, подвергали строгим наказаниям, заключали в тюрьмы, и малосмысленное местное главное начальство, по ходатайству тех мировых посредников и помещиков, посылало войско для усмирения мнимых крестьянских бунтов.
В начале мая месяца 1863г. большая часть мировых посредников, уездных предводителей дворянства, и некоторые из польских чиновников (еще при бывшем генерал-губернаторе) прислали просьбы об увольнении их от службы; в просьбах сих употреблялись самые дерзкие на счет правительства выражения, в том смысле, что будто бы оно возмущает крестьян против помещиков и готовит Галицийскую резню; что посему мировые посредники и предводители дворянства, в том числе и губернские: гродненский – Старжинский и минский – Лаппа, признавали неприличным служить такому правительству. Цель же их существенно заключалась в том, чтобы возбудить общее негодование помещиков против правительства и склонить их к более усердному содействию мятежу, во главе коего они сами находились.
Генерал-адъютант Назимов был испуган этим общим заговором чиновников, оставлявших службу, как видно, по приказанию революционного жонда (правительства – ред.). Некоторых он уговаривал остаться на службе, а большую часть просьб оставил без разрешения, ожидая, вероятно, моего прибытия.
Полагая, что на эту дерзкую манифестацию следует ответствовать решительной мерой, я распорядился немедленно отрешить от должностей всех просивших об увольнении; а тех из мировых посредников и уездных предводителей дворянства, которые в просьбах своих употребили дерзкие выражения, или замечены были в тайных съездах и заговорах против правительства, приказал, арестовав, доставить в губернские города под строгий надзор полиции; более виновных содержать под строгим караулом, предав их на месте военному суду. Мировые же учреждения во всех четырех, так называемых Литовских губерниях, как действовавшие ко вреду правительства и к угнетению крестьян, окончательно закрыть, поручив ограждение крестьян от притеснения владельцев военным начальникам и уездной полиции, которую постепенно наполнял русскими чиновниками.
Принятая против лиц, подавших заговором в отставку, мера произвела всеобщий страх. Многие из неблагонадежных мировых посредников и предводителей дворянства были отправлены на житие в отдаленные губернии, с секвестром их имуществ, другие же содержались под стражею до окончания о них военно-судных дел. Затем не только прекратилась подача просьб об увольнении, но многие стали просить о помиловании и возвращении к должностям. Сим последним было, конечно, отказано; но польский чиновничий мир, хотя наружно, смирился. Оставались еще из губернских предводителей два главных деятеля мятежа: минский – Лаппа и исправляющий должность гродненского – гр. Старжинский. Лаппа, как один из руководителей дела, был привезен арестованным в Вильну и отправлен в Пермскую губернию; графа же Старжинского я приказал привезти в Вильну, где, содержа его под арестом, произвести над ним военный суд.
Старжинский был одним из самых замечательных лиц польской пропаганды и мятежа. (Он уже прежде сего был за участие в политических заговорах сослан на Кавказ, где и служил рядовым). В 1856 году был прощен и, вместе с прочими, возвращен на родину, избран гродненским уездным предводителем дворянства и исправлял с 1861 года должность губернского. Он умел вкрасться в ближайшее знакомство с главными нашими властями в Петербурге и, вместе с тем, имел тайные сношения со всеми заграничными революционными агентами и особенно с варшавскими. Там ему покровительствовал Велиопольский. Будучи протежирован и министром внутренних дел, он представлял ему проекты о восстановлении Литвы, отдельной от России, но соединенной с Польшей, уверяя, что этим одним можно усмирить продолжающееся более трех лет революционное волнение в крае. Покровительствуемый таким образом Валуевым, кн. Долгоруковым и иными лицами, которые, по несчастию, тогда признавали, как и ныне еще (1866г.), весь Западный край не русским, но искони будто бы польским, Старжинский был представлен Государю. Ему даже отведена была квартира во дворце в Царском Селе, и он не однажды удостаивался быть у Государя, прочитывая ему свои проекты. Зимою же 1862г. он даже был приглашен сопровождать Государя в Москву, где находился все время пребывания там его величества, стараясь всеми мерами доказать, что надо смирить поляков кротостью, милостью и восстановлением границ 1772-го года.
Так велико было заблуждение в высших сферах правительства нашего, что Старжинскому верили как оракулу и тайно разрешено ему было сообщить министру внутренних дел свой взгляд на дело для будущего успокоения края. Старжинский, по возвращении в 1862г. в Гродно, не хотел уже и знать генерал-губернатора и показывал ему полное пренебрежение, рассказывая всем о блистательном приеме Государем и о покровительстве петербургских властей. Под сим обаянием он овладел всеми умами безумной польской интеллигенции в крае. Все поляки смотрели на него, как на будущего избавителя, смело уже пренебрегавшего местную правительственную власть.
…В феврале 1863г., когда вспыхнул мятеж, Старжинский решился действовать уже самостоятельно, написал дерзкие письма Государю и министру внутренних дел, в которых обвинял правительство в допущении будто бы демократических начал и в восстановлении крестьян против владельцев, также в принятии строгих мер к гонению польского начала в крае и в употреблении вооруженной силы против оного (тогда как, напротив того, правительство безнаказанно допускало распространение революционных начал и только принимало полумеры для прекращения манифестаций и начавшейся резни отдельных русских команд), объявляя, что засим он не считает себя обязанным служить правительству в качестве предводителя дворянства и слагает с себя это звание, но вместе с тем, сообщил о том всем гродненским уездным предводителям, дабы и они последовали его примеру, что и было ими исполнено. Министр внутренних дел, не сознавая в этом поступке ничего противного чести поляка и обязанности верноподданного, исходатайствовал всемилостивейшее увольнение его от должности по прошению, с тем только, чтоб он оставался на жительстве в Гродне.
Генерал-губернатор Назимов, находя пребывание Старжинского в Гродне, по связям его с революционерами, вредным и опасным для края, поступок же в высшей степени дерзким и противозаконным, ходатайствовал о том, чтобы подвергнуть его законной ответственности, но министр внутренних дел, под разными предлогами, оттягивая дело, не давал никакого ответа. По прибытии в Вильну и удостоверившись в вреде, приносимом Старжинским в Гродне, я приказал доставить его арестованным в Вильну, где и предал его военному суду, известив о том министра внутренних дел, чтобы он доставил всю бывшую с ним и о нем переписку. Само собою разумеется, что министр не смел противоречить, но доставил мне кое-какие неполные сведения о действиях Старжинского в Петербурге.
Все то, что выше сказано было, найдено в собственных бумагах Старжинского. Военный суд, на точном основании законов, приговорил его к каторжной работе. Но и здесь петербургская интрига старалась вредить этому делу: постоянно требовались, по высочайшему повелению, сведения о ходе оного, видимо с целью прикрыть нелепые действия и сношения с Старжинским министра внутренних дел, и так как Старжинский, в оправдание своих поступков, ссылался на петербургское правительство, а потому и необходимо было смягчить приговор ссылкою Старжинского на жительство в отдаленные губернии, с выдержанием в крепости одного года. Но и этот приговор был в Петербурге ослаблен: крепостное содержание ему назначено в Бобруйске, т.е. в краю, где польская пропаганда еще сильно действовала, и потом он выслан в Воронежскую губернию. Вот пример тенденции высших петербургских правительственных лиц (писано в январе – апреле 1866г. – примечание автора), которые, конечно, были более виновны в совершившихся в крае событиях, нежели те жертвы польского сумасбродства и безумия, которые решились поднять оружие против правительства нашего, потому лишь, что они были уверены в его слепоте и бессилии, а частью в надежде даже на покровительство некоторых правительственных лиц в Петербурге…
VI
Я рассказываю эпизод о Старжинском во всей подробности единственно для того, чтобы ознакомить с положением, в котором находилось правительство при начале мятежа, и с чем мне предстояло бороться. Очевидно, что из трех врагов: мятежа, петербургского правительства и варшавского, самая трудная борьба была с двумя последними, ибо вся сила мятежа была в этих двух пунктах, и на местах он поддерживался не столько собственною силою (в поляках нет достаточно постоянства, чтобы долго преследовать одну цель), а в надежде только на (особое) покровительство…
…Последнее доходило до того, что когда мятеж в Северо-западных губерниях значительно начал утихать после принятых мною мер, то для ограждения спокойствия в крае я вынужден был посылать отряды войск в соседственные губернии Царства Польского, чтобы уничтожить там мятежные скопища, предоставленные там своему произволу, без всякого преследования, и беспрестанно вторгавшиеся в Гродненскую губернию, где и производили грабежи и разные неистовства. В Августовской же губернии формировалось и регулярное войско. Слабость управления в Царстве доходила до того, что повелено было в уездных казначействах принимать на счет казны все выдаваемые мятежниками квитанции за взимаемую ими контрибуцию. Раненых же мятежников приказано было оставлять на попечении владельцев, не считая их пленными.
Безначалие и поблажка польскому восстанию в Царстве Польском доходили до того, что несколько волостей Августовской губернии прислали мне, 6-го августа, с депутациею, адрес за подписью нескольких тысяч с просьбою принять их в мое управление и оградить от неистовств мятежников. Вследствие этого, и видя усиливающееся неустройство и развитие мятежа в Царстве, Государь повелел принять мне в свое управление Августовскую губернию…
Управление Царством после сентября 1863г. было вверено графу Бергу.
Из губернских предводителей виленский – Домейко умел скрыть свои польские тенденции пред бывшим ген.-губернатором. С одной стороны он потворствовал революционному направлению владельцев, а с другой он заискивал расположение правительства, так что к Пасхе 1863 года, когда мятеж уже был в значительном развитии, он получил в награду за свое двусмысленное поведение орден Станислава 1-й ст. Но вслед за тем, получив общее приказание жонда оставить службу и выражение негодования оного за полученную награду, а еще более испугавшись слухов о моем назначении генерал-губернатором, Домейко исходатайствовал себе позволение приехать в Петербург, дабы избавиться, как он говорил, от преследования мятежников. Действительно, Домейко человек не дурной, но слабый и хитрый; он хотел плавать между двух вод и, явившись ко мне в Петербурге, просил об увольнении его за границу на воды. Само собою разумеется, что я ему в этом отказал и потребовал немедленно отправиться в Вильну, ибо теперь, более чем когда-нибудь, каждому следует быть на своем месте, не взирая ни на какие опасности. Он прикинулся больным и только через несколько недель после прибытия моего в Вильну ко мне явился. Я заставил его вступить в должность и действовать решительно, т.е. показать себя или преданным правительству, или врагом оного. В то время начали уже убеждаться в том, что сила правительства будет восстановлена в Литве, и Домейко решился, хотя по наружности, показывать себя противодействующим мятежу – и действительно, около него образовался кружок из нескольких польских помещиков, признавших более выгодным устранить себя в настоящее время (1863г.) от мятежных заявлений.
Пользуясь сим начинающимся благоприятным направлением, я старался внушить мысль о ходатайстве (со стороны) дворянства о помиловании. Так как мятеж видимо уже ослабевал в исходе июня, большая часть тайных и явных вожаков мятежа были открыты и арестованы, другие, страха ради, бежали за границу, и сами крестьяне и вообще простолюдины, бывшие в мятеже, увидели бессилие шаек, беспрестанно уничтожаемых войсками, и притом, по причине полевых работ, без чего хозяйства их значительно бы потерпели, начали расходиться, то дворяне Виленской губернии стали приставать к тому кружку, который намеревался просить о помиловании.
Для усилия сего движения, я в июне месяце 1863г. обратился с воззванием вообще к народу, объясняя поселянам всю бессмысленность мятежа и бедственные оного последствия, при чем обещал помилование всем простолюдинам, которые возвратятся восвояси с отдачею оружия, и независимо от сего, поручил всем сельским обществам иметь ближайшее наблюдение за помещиками и управителями, и об участвующих в мятеже немедленно доводить до сведения начальства. С тем вместе приказано было заняться составлением обывательских книг и переписью всех сословий, приняв строгие меры к прекращению беспаспортных отлучек лиц всех сословий – и особенно ксендзов, облагая нарушающих преподанные для сего правила значительным штрафом; равным образом подвергая контрибуциям тех владельцев и вообще селения, которые давали приют мятежникам.
Мера эта имела самый благоприятный успех. В конце июля месяца уже многие тысячи народа оставили шайки и водворились на прежнем месте жительства. При этом начальники банд, не будучи в состоянии противиться сему движению и распуская шайки, требовали, чтобы после покоса и уборки хлеба они вновь возвращались в оные, для чего зарывали бы оружие в лесах для будущего вооружения. Вместе с тем мятежные банды, по распоряжению жонда, разделились на мелкие шайки от 20 – 25 человек, расположились по всем уездам и лесам, где только было можно, и держали террором в страхе все население, учреждая во всех местах полициантов, так называемых жандармов-вешателей, которые следили за направлением народного мнения, и тех, которые выказывали преданность правительству, увлекали в леса и вешали, подвергая предварительно всякого рода истязаниям, производимым даже над женщинами и детьми.
Этот новый способ действий мятежников представлял немаловажные затруднения для военных распоряжений, ибо мелкие шайки в лесах были неуловимы. Между тем аларм и террор везде увеличивались, всюду только и было слышно об изувеченных, убитых, повешенных мятежниками разных лицах; в том числе было и несколько наших священников. Надо было принять выходящие из обыкновенного разряда меры к уничтожению сего страшного для края действия мятежников – надо было уничтожить жандармов-вешателей и мелкие бродячие шайки, которые находили еще приют у помещиков и ксендзов и получали продовольствие также из шляхетских околиц.
Оставалось мне одно последнее средство: приказать уничтожать до тла помещичьи мызы и шляхетские околицы, в которых произведены мятежниками неистовства и допущено водворение жандармов-вешателей. Те же селения, которые наиболее участвовали в мятеже, после надлежащего исследования, переселять в Сибирские губернии. Тех лиц, которые составляли бродячие неистовые шайки, при взятии судить на месте военным судом и тут же расстреливать. Самые же селения облагать огромными контрибуциями и на 10–15 верст весь околоток, допускавший заведомо пребывание разбойников, и не донесший о сем ближайшим командам. Несколько подобных примеров скоро положили преграду помянутым неистовствам мятежников, ибо они, как и все содействующие им обыватели, увидели, что правительство не шутит и сильнее мятежа.
Все это, вместе исполненное, скоро побудило и дворянство во всех губерниях писать адресы о помиловании, ибо оно полагало, что сим способом подписавшиеся, хотя бы и замешанные в мятежных действиях, будут помилованы. Первый пример адреса подало Виленское дворянство 27-го июля 1863г.: адрес был представлен мне губернским предводителем при нескольких депутатах и был подписан более 200 лицами.
Я был обрадован этим движением умов или, лучше сказать, страхом помещиков: оно доказало, что принятые мною меры достигали цели. Адрес этот я сделал гласным по всем губерниям, дабы возродить везде подобное же движение. В Гродне и Ковне начали также помышлять о составлении подобных адресов.
Революционный жонд был устрашен этим успехом и решился принять отчаянные меры к остановке действий главного местного начальства.

 Отправлено: 21.01.17 11:06. Заголовок: http://www.proshkolu..

Полный сборник записок гр. Муравьева-Виленского, о мятеже в Северозападной России в 1863-1864 гг. составленный по номерам журнала Русская старина. Файл PDF сборника (178 страниц - 58 мегабайт). Составитель - проект «Западная Русь»
http://zapadrus.su/bibli/arhbib/957-graf-mikhail-nikolaevich-muravev-zapiski-ego-o-myatezhe-v-severozapadnoj-rossii-v-1863-1864-gg.html
VII
Варшавское революционное правление, видевши ослабление мятежа в Литве, еще с июля месяца 1863г. начало присылать своих агентов в Вильну для поддержания упадающего революционного движения, но все эти агенты, при довольно порядочно уже устроенной полиции, были захвачены в Вильне. Но они успели, однако же, в половине июля месяца сформировать команду тайных кинжальщиков, которым вменено было в обязанность убить генерал-губернатора, губернского предводителя дворянства и тех, которые наиболее противодействовали мятежу. Но кинжальщики эти, страха ради, ни на что не решились; между тем начальство уже получило о них некоторые сведения и приняло меры к их обнаружению.
Для решительного действия был, наконец, прислан из Варшавы известный полициант-вешатель Беньковский, с обязанностью убить Домейко и меня.
27-го июля (в день рождения императрицы) Беньковский пробирался на паперть собора, чтобы меня убить, но не мог близко подойти по огромному стечению служащих и вообще народа.
29-го июля (через два дня после представления адреса) он, в 9 часов утра, вошел в квартиру Домейки и нанес ему семь ран кинжалом, равным образом изранил и человека, пришедшего на помощь, а сам скрылся. Раны Домейки были сильны, но не опасны. Жонд публиковал по городу, что Домейко убит и наказан за измену польскому делу, а в особенности за составление адреса. Надо заметить, что адрес, по поднесении, был послан мною Государю при всеподданнейшем рапорте, с испрошением награды Домейке, а 29-го я телеграфировал Государю о сказанном событии. Между тем приняты были всевозможные меры к отысканию убийцы: сделаны были повсеместно обыски, опубликованы приметы убийцы, поставлены в сомнительных местах караулы, а в особенности усилен надзор на железной дороге и на всех путях, ведущих к ней. Один из виленских кинжальщиков (к стыду – русский православный, сын отставного солдата, женатого на польке), Мирошников, проговорился в хвастовстве о кинжальщиках. Он был спрошен, уличен и в угрызении совести открыл большую часть полициантов и название самого убийцы – Беньковского.
Последний был взят 6-го августа 1863г. на железной дороге, готовясь к отъезду в Варшаву, переряженный, с окрашенными волосами, в сопровождении варшавского своего товарища Чаплинского. Уже до того, в короткий промежуток времени, было взято 10 кинжальщиков, из виленских обывателей, которые признали запиравшегося Беньковского: он был родом из Варшавы, цирюльник, учинивший уже там многие преступления и известный своим отчаянным характером. Беньковский, Чаплинский и прочие были немедленно судимы военным судом: семеро повешены в Вильне, а остальным смягчены приговоры, и они отправлены в каторгу (в том числе и Мирошников, в уважение его признания).
Это последнее покушение варшавских революционеров к возбуждению мятежа в Литве окончательно было разрушено скорым и успешным отысканием присланных в Вильну злодеев и казнью их, так что главные революционные деятели скрылись или бежали, ибо все они были обнаружены, или скрывались под разными фальшивыми именами, появляясь только по временам в Вильне. Но страх и их обуял. Ибо вслед за кинжальщиками были взяты в Вильне прочие революционные деятели, как то: Далевский, Гажич, Дормаловский (прибывший из Познани) и Зданович, которые, по приговору военного суда, все (кроме Гажича) были казнены. Начальник самого города Вильны – Малаховский (офицер путей сообщения, служивший при железной дороге) скрылся в Петербург, а оттуда бежал за границу. Другой же важный деятель мятежа – Дюлоран (служивший тоже при железной дороге) скрылся в Варшаве.
Оставался в Вильне один бодрствующий, некто Калиновский, в качестве главного начальника жонда Литовскаго, но скрывавшегося под фальшивым именем Витольда Витоженца, и с ним еще несколько второстепенных лиц, которые тоже были взяты по обнаруженным сношениям их с минскими и ковенскими революционерами, так что уже в конце августа месяца главные деятели мятежа были обнаружены и взяты кроме Калиновского. В Ковне и Гродне также успешно подвигалось открытие мятежной организации, все тюрьмы были наполнены арестантами, и обнаружена была связь между губерниями и Царством Польским, причем открывались мятежные связи и с польскими агентами в России. Одна оставалась Минская губерния, как будто в затишье, т.е. не было в ней обнаружено тайной организации.
Находя нужным еще более ослабить мятежные действия Ковенской губернии, населенной фанатическими католиками, состоящими под ближайшим влиянием епископа Волончевского, я должен был принять меры, чтобы заставить его склонить, посредством увещания, народ к положению оружия. Мера эта принесла успех, и мятеж, самый упорный, в Ковенской губернии уменьшился. Оставался там один главный деятель, ксендз Мацкевич, человек необыкновенно ловкий, деятельный, умный и фанатик: он пользовался большим влиянием в народе и беспрестанно формировал шайки и появлялся в разных местностях губернии. Хотя шайки его неоднократно были разбиваемы нашими отрядами, но он умел сам ускользать от преследования и формировать новые. Таким образом, после поражения его в Зеленковском лесу и в других местностях Поневежского уезда, в августе и сентябре 1863г., он скитался по Ковенской губернии и возбуждал везде к мятежу. В исходе же ноября, не находя более средств к продолжению и к поддержанию крамолы, он решился уйти за границу, но был захвачен почти над самым Неманом отрядом наших войск, привезен в Ковно с своим адъютантом и казначеем и по приговору военного суда повешен в Ковне. С казнью ксендза Мацкевича в Ковенской губернии почти повсеместно прекратился мятеж, остались только незначительные бродячие шайки, которые и были в скором времени уничтожены. В Гродненской губернии также все затихло, и мятеж в конце 1863г. был прекращен. В Минской, хотя и не было новых наружных проявлений мятежа, но зародыш оного оставался не тронутым, по бессмысленности тамошнего управления, а в особенности губернатора. Хотя в октябре месяце 1863г. тамошнее дворянство составило также адрес, и сильнее, нежели другие, выражало свои верноподданнические чувства и раскаяние, но все тайные мятежные деятели оставались на местах и, без сомнения, при первом удобном случае возобновили бы покушение на крамолу.
Надо заметить, что Минское дворянство отличалось большим нерасположением к русскому правительству, чем дворянство прочих губерний. Оно постоянно было в сношениях с дворянством юго-западных губерний и в октябре 1862г. на дворянских выборах составило протокол для представления всеподданнейшего адреса, по примеру Подольской губернии, о присоединении Минской губернии к Царству Польскому. Их дерзость была так велика, что когда им было тогда же объявлено высочайшее повеление о противозаконности подобных действий, то они, не отменяя своего постановления, записали только оное в журнал, с отметкою, что они не привели его в исполнение вследствие воспрещения высшего правительства.
Крамольный этот дух Минского дворянства еще более развился во время вооруженного мятежа в 1863г. Но они не могли вооружить столько шаек, как в других губерниях, по причине меньшего числа шляхетских околиц, и потому что большая часть населения губернии – православного исповедания; но, тем не менее, во всех лесах, где только было возможно, а особенно в Борисовском и в Игуменском уездах, были значительные шайки. Шайки же Новогрудского и Слуцкого уездов соединились с таковыми же Гродненской губернии.
Справившись с открытием тайной крамолы в Литовских губерниях, я послал особую следственную комиссию в Минск для обнаружения секретной администрации. В скором времени председатель оной, жандармский полковник Лосев, обнаружил главных деятелей мятежа в Минской губернии и их сношения с прочими губерниями, преимущественно в Виленской. Таким образом, окончательно были взяты оставшиеся Виленские революционеры и в том числе Калиновский, главный распорядитель мятежа в Литве. С уничтожением их прекратились и все мятежные покушения. Минские же революционеры были судимы в Вильне. Таким образом, окончены были главнейшие мятежные заговоры, в том числе и Могилевские, имевшие непосредственные сношения с Минскими, а Витебские – с Виленской губернией и Динабургским уездом.
О Могилевском вооруженном восстании здесь в подробности не говорю, ибо оно было в высшей степени бессмысленно и, начавшись 17-го апреля 1863г., окончено было в первых числах мая (того же года), почти без содействия войск одними православными крестьянами: они перехватали в лесах и на мызах почти всех панов, гимназистов и шляхту, которые образовали шайки, из коих часть только, под предводительством известного Топора (подполковник генерального штаба Звирждовский) ограбили город Горки и бежали в Минскую губернию. Сам же Топор бежал в Царство Польское, где впоследствии был взят и повешен. Замечательно, что Могилевское восстание произведено было под видом охоты на лося и, в известный назначенный день, большая часть молодежи, а также руководителей мятежа, собрались в охотничьей одежде, с запасом продовольствия в указанные места и там были постепенно обезоруживаемы и взяты крестьянами. Могилевские революционеры были до такой степени уверены в бессилии и послаблении правительства нашего, что они смело в ответах своих следственным комиссиям уверяли, что не имели никаких мятежных замыслов, но действительно повсеместно сговаривались идти на охоту. Остальное польское население Могилевской губернии старалось поддерживать это нелепое оправдание, так что даже многие русские, а в особенности в Петербурге, старались этим оправдать покушения к мятежу в Могилевской губернии. Тамошний губернский предводитель, князь Любомирский, был одним из главных секретных деятелей и руководителей оного; но он так себя осторожно вел, что его трудно было юридически в том уличить; впрочем, он уволен от должности и отдан под надзор полиции.
Нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что Белорусские губернии: Могилевская и Витебская, которые 37 лет тому назад, когда я там был – в первой губернатором, во второй – вице-губернатором, почти были совершенно русскими, за малыми исключениями. И когда в 1830г., по моему ходатайству, высочайше повелено было уничтожить в них производство дел по Литовскому статуту, повсеместно ввести русский язык, как в судопроизводстве, так и во всем управлении, то это было принято не только беспрекословно, но составлен был благодарственный Государю адрес за дарование им общих с Россиею прав. И это все было в 1831г., во время самого разгара польского мятежа в Варшаве и в Литовский губерниях.
Надо заметить, что и в 1831г. мятеж преимущественно распространен был в Ковенской и Виленской губерниях, и только кое-где появлялись шайки в Минской и весьма немного в Гродненской; в Белорусских же губерниях в одной Витебской – и именно в Лепельском уезде – были проявления мятежных покушений. Но вообще противоправительственное направление наиболее выказывалось в Полоцком, Дриссенском и Динабургском уездах, т.е. там, где была прежде иезуитская коллегия (до 1817 года), и вообще от нее утвердился католический фанатизм.
В 1863г. все эти губернии были объяты пламенем мятежа, и ежели не везде проявлялись вооруженные шайки по недостатку средств вооружения и противодействию православного сельского населения, то тем не менее все дворянство, шляхетство и ксендзы повсеместно явно и безбоязненно провозглашали владычество Польши, старались в том уверить крестьян и тем самым, при малейшем успехе мятежа в Литовских губерниях, Белоруссия без всякого затруднения вошла бы в состав, предполагаемой революционерами Польши в границах 1772 года.
Политическое и нравственное положение губернии в 1831г., когда мятежники имели отличное регулярное войско и вели даже войну с нами, иногда даже с значительным успехом, было удовлетворительно, и когда везде все было тихо (кроме Ковенской губернии, всегда фанатизированной католицизмом), в сравнении с тем, что было в 1863г., ясно доказывает, что правительство, в течение последних 30 лет, не только не принимало мер к уничтожению в крае польской пропаганды, но напротив того, по крайнему неразумению местных и главных правителей, давало все средства к развитию польского элемента в крае, уничтожая все бывшие зародыши русского начала. Я не стану в подробности упоминать о действиях тех лиц, которые с 1831г. были главными на местах распорядителями, о их бессмысленности и неразумении положения края, польских тенденций, о незнании истории сей искони русской страны и постоянном их увлечении призраками польского высшего общества, пресмыкавшегося пред ними и выказывавшего преданность правительству, но не только тайно, а явно обнаруживавшего свои тенденции к уничтожению всего русского. Но все это привлекало на их сторону генерал-губернаторов, а в особенности женский пол, жертвовавший честью и целомудрием для достижения сказанных целей. Для истории нельзя однако ж умолчать о тех начальниках того края, которые наиболее ознаменовали себя подобными тенденциями и нанесли огромный вред могуществу России в той стране. Это были: в Белоруссии – кн. Хованский, генерал-адъютант Дьяков и кн. Голицын; в Вильне – кн. Долгоруков, Илья Гаврилович Бибиков и генерал-адъютант Назимов. Вот ряд людей, которые при содействии подобных же деятелей в Петербурге, в глубоком неведении своем положили в крае твердое начало польской пропаганде и впоследствии развитию мятежа, стоившего так дорого России!
Теперь (1866г.), благодаря Бога, все обнаружено, мятеж подавлен, крамола и заговоры против правительства открыты во всех отраслях и направлениях, не исключая и петербургского польского жонда под руководством Огрызко, Юндзилла Сераковского и иных. Теперь остается правительству воспользоваться тяжким уроком и положить конец польской крамоле в Западном крае, признав его окончательно русским, не силою оружия, но моральным возрождением в нем долго подавляемых исконных русских начал!

 Отправлено: 21.01.17 11:09. Заголовок: http://www.proshkolu..

Полный сборник записок гр. Муравьева-Виленского, о мятеже в Северозападной России в 1863-1864 гг. составленный по номерам журнала Русская старина. Файл PDF сборника (178 страниц - 58 мегабайт). Составитель - проект «Западная Русь»
http://zapadrus.su/bibli/arhbib/957-graf-mikhail-nikolaevich-muravev-zapiski-ego-o-myatezhe-v-severozapadnoj-rossii-v-1863-1864-gg.html
VIII
Во время принимаемых мною мер к прекращению в 1863г. мятежа во вверенных мне губерниях, Государю угодно было поручить моему заведыванию, как выше сказано, Августовскую губернию, которою мятежники распоряжались по произволу и в которой войска наши (почти целая дивизия) расположены были по городам, не будучи в силах, без содействия гражданского начальства, принимать какие-нибудь благоразумные меры к прекращению мятежа. Варшавское же правительство, как объяснено выше, не только бездействовало, но под управлением Велепольского, равнодушно смотрело на все неистовства, производимые мятежниками в крае.
В сентябре 1863г., получив высочайшее повеление об Августовской губернии, я отправил туда войско под начальством генерала Бакланова и поручил ему немедленно ввести военно-гражданское управление на основании данной мною 24-го мая для Северо-Западных губерний инструкции. Преображенский полк, под начальством князя Баратинского, занял главные мятежные пункты губернии, и не прошло трех недель, как со введением сказанного управления мятеж почти совершенно там утих; оставались только в Ломженском уезде некоторые бродячие шайки, преимущественно наполненные шляхетским населением, а также туда вторгались мятежные банды из других губерний Царства Польского, так что, для ограждения этого уезда, я вынужден был распорядиться о занятии нескольких пунктов в соседнем Остроленском уезде Полоцкой губернии.
По мере подавления мятежа в Северо-Западных губерниях, я принимал меры к прочному обеспечению сельского населения и к ограждению оного от насилия панов. Трудно было до этого достигнуть, по неимению лиц достаточно благонадежных, чтобы поручить им на местах это важное дело: все чиновники, как выше сказано, были польского происхождения, также и мировые посредники. Большая часть их были взяты под стражу за участие в мятеже или по неблагонадежности уволены от должности. Надо было спешить скорее занять русскими людьми все полицейские должности и вообще имеющие прикосновение к народу, который составлял главную нашу опору. Трудно было вдруг наполнить край русскими чиновниками: я еще при выезде из Петербурга отнесся ко всем начальникам губерний, прося их присылать ко мне лиц более благонадежных, для чего и исходатайствовал для них у Государя особые льготы и пособия, просил о том же и министра внутренних дел. Действительно, чиновники начали прибывать, но, к сожалению, многие из них далеко не соответствовали ожиданиям, особенно присланные министром внутренних дел, так что я вынужден был многих возвращать обратно и медлить занятием вакантных мест.
Имея в виду, что главное дело в крае состояло в упрочении быта сельского населения, уничтожении над ним власти мятежных панов и привлечении народа к правительству, я преимущественно обратил внимание на вызов из России деятелей по крестьянскому делу. С августа 1863г. в тех уездах, где был подавлен мятеж, постепенно назначались русские мировые посредники и члены поверочных комиссий, так что к концу года в большей части уездов были русские деятели по крестьянскому делу, которые и обнаружили всю бездну злоупотреблений и угнетений, которым подвергался несчастный народ русский от польских панов и избранных из среды их посредников.
Зло было так велико, что нельзя было оставлять его без радикального извлечения и даже исправления тех правил, которые были установлены по крестьянскому делу для западных губерний, ибо они составлены были в Петербурге теоретично без знания местного хозяйственного быта крестьян, по указанию лиц, вызванных из тамошнего края в виде экспертов, которые употребили все усилия, чтобы обмануть правительство и еще более поработить крестьян владельцам.
Скоро можно было убедиться, что утверждение уставных грамот в том виде, как они были составлены, послужило бы к вящему разорению крестьян и к возбуждению сих последних против правительства; в этом и заключалась цель бывших польских деятелей и всего шляхетского управления краем. Я решился воспользоваться моментом (с одной стороны – боязни правительства нашего от распространившегося мятежа, с другой – устрашения самих владельцев сильными мерами против мятежа и всеобщим почти участием их в оном), чтобы рассечь гордиев узел пагубного влияния панов на сельское население. Я пригласил на совещание некоторых мировых посредников и иных деятелей, более других изучивших положение крестьян и отношения их к владельцам. И в августе 1863г. издал инструкцию для действия поверочных комиссий, предоставив им право переделывать уставные грамоты, составленные в противность закону, возвращать крестьянам отобранные от них в последнее время (с 1857г.) земли, обеспечивать обезземеленных крестьян и батраков, назначать им безобидные покосы и выгоны, не лишать их права пользоваться общим с владельцем топливом и пастбищем скота, причем приказано было определить оценки оброков сообразно действительной ценности участков, отнюдь не стесняясь прежними высокими платежами. Меры эти, взятые в совокупности, были немедленно приведены в действие. Паны, как все виновные в мятеже, беспрекословно подчинились оным, тем более, что многие из них, сочувствуя мятежу, объявляли крестьянам в начале 1863 года, что им отдадут земли безвозмездно, если они пойдут в мятеж, и потому опасались, что правительство отберет землю всю даром.
Владельцы упали духом, а крестьяне воспрянули и почувствовали новую жизнь; причем приняты были меры к восстановлению православных церквей и к возвышению духовенства с распространением повсюду русских школ. Для довершения уничтожения возможности формироваться вновь к весне мятежным шайкам среди огромных лесов, покрывающих еще Северо-Западные губернии, приказано было поделать просеки к тем местам, в которых могли удобно укрываться шайки и в случае, ежели помещики сего не исполнят, то предоставить это, по указанию начальства, самим крестьянам. Большая часть просек была исполнена сими последними, и сею мерою в одно время был обеспечен край от могущих вновь появиться мятежников, а крестьяне получили за труды большое количество лесу, и в следующем году большая часть отлично обстроилась, вместо бывших их убогих хат.
Помещики на местах вполне смирились и тайно роптали. Но в Петербурге подняли большой вопль и нашли сочувствие в министре внутренних дел и у иных правительственных лиц. Не взирая на все это, я решился привести до конца начатые меры, ибо этим единственно способом можно было упрочить наше там владычество и подавить польскую преобладавшую интеллигенцию, против которой уже крестьяне в улучшенном своем состоянии, при содействии правительства, могли бы бороться.
К этому восстанию в Петербурге против принятых мною мер сильно присоединилась немецкая партия, владеющая значительными имениями в Инфляндских уездах Витебской, а также в Северо-Западных уездах Ковенской губернии: немцы теряли едва ли не более поляков, так как еще более угнетали крестьян и вводили батрачество в своих имениях, т.е. полное обезземеление крестьян. Те же самые меры по устройству быта крестьян были применены мною еще в 1863г. в Августовской губернии, причем приказано было постепенно уничтожать гминное управление владельцев и назначать на место их гминными войтами крестьян по собственному их выбору. Равным образом введены были независимые от помещиков крестьянские суды, с правом решать дела до 100 руб. серебром.
Всем этим мерам подчинились безропотно владельцы Августовской губернии и, в скором времени, крестьяне до такой степени ожили, что начали сами ловить мятежников и предоставлять правительству. То же самое было в Северо-Западных губерниях. Отовсюду я получал от крестьян депутации с благодарственными адресами; везде крестьяне молились торжественно за Государя, даровавшего им свободу, присылали адресы и устраивали часовни и образа во имя Александра Невского, – словом, всеобщее было торжество крестьян, которые вполне передались на сторону правительства и нелицемерно благодарили Государя за все оказанные милости. В крае так ожило русское начало, что везде заговорили по-русски, и православные священники, бывшие в угнетении и в рабском почти порабощении у ксендзов и панов, стали пренебрегать прежними своими властелинами. Помещики же явно упали духом, в особенности же когда в половине 1863г. были обложены 10% сбором с доходов их имений, каковой, однако же, был беспрекословно и в кратчайшее время внесен и послужил к поддержанию русских чиновников, прибывающих в край, на устройство церквей и иных предметов, о коих будет упомянуто далее.
Против правильности обложения помещиков 10% сбором было много возгласов, особенно в Петербурге. Обвиняли меня в неуравнительности и возвышенности раскладки, и никто не хотел понять, что во время самого разгара мятежа, т.е. в июне и июле 1863 года, нельзя было в несколько недель составить правильную раскладку и оценку доходов помещичьих имений. Но таково было увлечение высшей петербургской сферы, что они, подстрекаемые польскою партиею, хватались за все самые нелепые идеи, чтоб только обвинить и обессилить принятые мною необходимые меры к укрощению мятежа. Они не хотели понять, что у поляков нет настоящего патриотизма, но лишь влечение к своеволию и угнетению низших классов, что им хотелось восстановления древних прав польской аристократии во время Речи Посполитой, что им нужно было до невозможности поработить народ и выжимать из него сок, превращая его в «bуdlo» (по-польски значит: скотина, так обыкновенно называли паны простой народ). По сей-то причине паны и вообще польская интеллигенция не столько восставали против строгих мер, принимаемых к укрощению мятежа, сколько во всеуслышание вопияли против ограждения крестьян от панского гнета и возрождения в них нравственной силы. Они называли действия управления в сем отношении разрушительными для общественного порядка и последствием системы социалистов.
В Петербурге тоже твердили, ибо не понимали ни положения края, ни необходимости утвердить в оном русскую народность. Министр внутренних дел и шеф жандармов (кн. Василий Андреев, Долгоруков) преимущественно противодействовали, сколько могли, принятым к устройству быта крестьян мерам, и старались поколебать доверие Государя к местному управлению. Причем они старались распространить мысль, что меры эти приведут к гибельным последствиям в самой России, и потому министр внутренних дел долго не допускал обязательного выкупа крестьянами земель в Западных губерниях.
10% сбор они считали и называли грабежом и явным разорением владельцев, не принимая в соображение, что те же самые владельцы платили дань мятежникам, далеко превосходившую 10% сбор. Они не хотели понять, что раскладка сделана была по указаниям самих помещиков, т.е., что взята в основание оценка десятины, объявленная помещиками при составлении уставных грамот. Таким образом, владельцы, стараясь увеличить свои доходы угнетением крестьян, сами поплатились при обложении 10% сбором тех доходов.
10% сбор, кроме справедливости меры и способа разложения, представлял ту главную выгоду правительству, что он лишал помещиков возможности уделять доходы свои на поддержание мятежа. Мера эта, с присоединением к ней взимания штрафов за траур и другие революционные манифестации, а также контрибуции за пособие мятежникам, произвели самое благодетельное влияние в крае, ибо польские паны, шляхта и ксендзы вынуждены были дорого платить за все бессмысленные их покушения. Поляка же ничем нельзя остановить в его безумии, как деньгами. Его надобно, как говорит пословица, бить по карману. Более благоразумные поляки в этом сами сознаются. С уменьшением доходов уменьшились и революционные затеи, всякий занялся поддержанием своего хозяйства и опасался только, чтобы не попасть под новые штрафы и засим все в скором времени смирилось в крае.
В числе мер, принятых мною для окончательного подавления мятежа и переловления скрывающихся одиночных мятежников, я испросил высочайшее соизволение на утверждение, во вверенном мне крае, жандармских команд из 30 человек в каждом уезде, под начальством одного офицера. Команды эти снабжены были подробною инструкциею и размещались в уездах на определенных пунктах для наблюдения за действиями обывателей, где с содействием войск и казачьих команд, размещенных также по уездам, в скором времени были уничтожены последние остатки бродячих шаек.
Жандармские эти команды до такой степени очистили край от последних остатков мятежа, что уже в 1864 году можно было безопасно везде ездить, и все мирные обыватели вполне почувствовали столь необходимые для них и их благосостояния силу и покровительство наших властей.
Инструкция, данная жандармским командам, выходила из разряда обыкновенных, принятых у нас начал для жандармерии: они поставлены были в непосредственную зависимость от местного начальства, которое ими распоряжалось по своему усмотрению, как высшею административною полициею. Команды составляли то же, что во Франции «marechausses». Высшее жандармское управление стремилось к тому, чтоб их обратить в безответственных доносчиков, чем уничтожилась бы полезная их административная ответственная деятельность. Но я этого не допускал во время управления моего краем, и команды эти были действительно весьма полезны и подчинены главному местному начальству. Независимо от сего, во всех уездах была учреждаема, с половины июля месяца 1863г., постепенно сельская вооруженная стража под начальством благонадежных унтер-офицеров, ее формировавших. Стража эта, доходящая в некоторых уездах до 1000 и 2000 человек, охраняла селения, очищала леса, совокупно с войсками, от мятежников и держала в страхе мятежных панов, которые были обложены особым сбором на содержание оной. Каждый стражник получал в сутки 10 коп. деньгами, кроме продовольствия. В сложности содержание стражи обошлось польскому дворянству шести Северо-Западных губерний более 800.000 р. с. Дворянство также заплатило за все убытки, которые учинены мятежниками, как в казенном, так и в частном имуществе, т.е. священников, крестьян и т.п. Эти меры, совокупно с 10% сбором, имели самые благоприятные результаты. На счет помещиков же было ограждено все протяжение железной дороги, расчищены окрестные леса, устроены бараки для войск по всей линии, – словом, они вполне заплатили деньгами за свое безумие, не говоря уже о частных штрафах.
IX
В ноябре 1863г. военные действия почти повсеместно прекратились, так что в декабре можно было возвратить в Петербург 1-ю гвардейскую дивизию, оказавшую так много услуг правительству (равно как и прежде бывшая 2-я дивизия) при укрощении мятежа. К тому времени уменьшились повсеместно и аресты, и усиленно только действовали на местах военносудные и следственные комиссии для скорейшего очищения тюрем, наполненных лицами, участвовавшими в мятеже. Так как он был повсеместно прекращен, то я признал возможным облегчить и меру наказаний, дозволив простолюдинов, участвовавших в шайках, но принесших чистосердечное раскаяние, вовсе освободить от взыскания, с отдачею на поручительство обществ. Таким образом, в течение 1863 и 1864гг. более 4000 человек разного звания лиц, замешанных в мятеже, отданы были на поручительство, с учреждением за ними полицейского надзора, кроме такого же количества добровольно возвратившихся из шаек, также водворенных на прежнем месте жительства. Количество же лиц, присужденных к разным тяжким наказаниям, высланных и оставленных в крае, в подробности (было) указано в ведомости, сообщенной мною военному министру для доклада Государю.
Из ведомости этой ясно видно, как преувеличены были все толки и возгласы об огромном будто бы числе лиц, сделавшихся жертвою жестокости управления Северо-Западным краем. Едва ли когда-либо мятеж, столь сильно охвативший все шесть Северо-Западных губерний (с населением более 6.000.000), мог быть окончен с меньшим числом жертв. Все бывшие революции в Европе и восстания в Английских колониях стоили несколько крат более жертв, чем бывшее в Западных губерниях восстание – ибо главное начальство сего края заботилось о том только, чтобы введением строго ответственной и правильной администрации восстановить достоинство правительства, и только некоторыми более разительными примерами смертной казни главных руководителей мятежа и в особенности лиц, учредивших правильные неистовства и злодеяния над безоружным народом, надо было остановить тот террор, который они повсюду распространяли. Здесь дело заключалось не в одних строгих наказаниях, ибо их было весьма не много, но в совокупности всех принятых мер к подавлению мятежа и к предупреждению всех беспрестанно изменяющихся способов действия мятежного жонда. В этом собственно и заключалось достоинство управления и успех его действий. Мятеж сам собою погас, и все смирилось потому только, что во всех покушениях своих он находил своевременное правительственное противодействие. Бессмысленные польские умы отрезвились, и все затихло в крае, когда убедились, что правительственная власть восстановлена и идет непреоборимо к предначертанной цели, не останавливаясь ни перед какими препонами, повсюду поставляемыми. Мятеж прекратился, когда самые происки петербургских и варшавских революционеров не могли побороть и ниспровергнуть систему действий главного начальства Западного края.
4-го апреля 1866г. Граф Михаил Муравьев. С.-Петербург

 Отправлено: 24.01.17 06:11. Заголовок: В.Р. Ваврик. Червонн..

В.Р. Ваврик. Червонная Русь

Василий Романович Ваврик. К 80-летию со дня его рождения. Свободное Слово Карпатской Руси. 1970
Приятно» весьма приятно отмечать знаменательную юбилейную дату такого культурно-просветительного труженика, каким является Василий Романович Ваврик, которому 21 марта прошлого года исполнилось 80 лет.
Доктор филологических наук В.Р. Ваврик известен широким общественным и научным кругам не только на родине, в России, но и далеко за ее пределами, особенно в Америке среди русских людей с Карпат. Этот львовский ученый, поэт и писатель, историк и этнограф, литературовед, искусствовед своим богатым многогранным литературным творчеством снискал себе любовь и уважение. Русские люди видят в нем стойкого и непоколебимого защитника правды и справедливости, народных идеалов и вековых традиций Руси в Карпатах.
В.Р. Ваврик показал себя настоящим патриотом исторической Карпатской Руси, в состав которой входят Галичина, северо-восточная Угрия и Буковина — по старому (до 1-ой мир. войны) определению Я.Ф. Головацкого. Этой Руси Василий Романович посвятил всю свою жизнь. Основные признаки, его литературного творчества — это горячая любовь к родным Карпатам, к русскому народу и непоколебимая вера в победу исторической правды, в торжество русского слова в Карпатах и во всех уголках русских исторических земель, в IX-XI в.в. входивших в состав Киевской Руси.
В.Р. Ваврик родился 21 марта 1889 года в селе Яснище, львовской области. Начальную школу прошел он в родном селе, гимназию в Бродах. После окончания гимназии поступил на юридический факультет Львовского университета. В то время Галицкая Русь стонала под террором и насилием украинских сепаратистов. Их целью было выделить русских людей Карпат из великой семьи русского народа и натравить их против своих кровных братьев, живущих на Востоке. В Галицкой Руси работали такие изменники русского народа, как Грушевский, Кость Левицкий, Донцов, Лепкий, Коновалец, Маланюк, Мельник, Кубийович и др., верные слуги Австрии и ее цесаря Франца-Иосифа.
Они старались уничтожить в народе, живущем по обеим сторонам Карпат все то, что дышит Русью. Василий Романович уже в гимназии испытал гнет и преследования украинских сепаратистов.
В 1914 году вспыхнула мировая война. В Карпатской Руси начались гонения и преследования. Уже за одни симпатии к России арестовали, мучили, казнили без суда и следствия. Ваврика не обошло это народное бедствие. Вместе со многими тысячами верных сынов Галицкой Руси прошел он чрез тюрьмы Зборова, Золочева, львовских „Бригидок" и очутился в Терезинской крепости (в Чехии), затем в лагере смерти в Талергофе близ Граца. Но и в страшных условиях концлагеря Василий Романович не падал духом. Насколько мог, он помогал попавшим в лагерь русским соотечественникам, и главное, ободрял их.
Ужасные условия жизни в концентрационном лагере приводили узников в отчаяние. Люди сходили с ума от всего того, что творилось там. В то время, то есть в 1915 году австрийские военные власти решили, что на военную службу нужно призвать даже политически неблагонадежных узников Талергофа. В числе призывных оказался и В.Р. Ваврик. Его направили в штрафную роту 86-го пехотного полка, который находился на итальянском фронте. Не было у Василия Романовича никаких оснований проявлять мужество и защищать австрийское государство. При первой возможности он сдается в плен к итальянцам, веруя, что это кратчайший путь к свободе.
Узнав, что во Франции формируется из русских воинская часть для отправки в Россию, В.Р. Ваврик едет во Францию и поступает добровольцем в русскую армию. В рядах новой воинской части Василий Романович окружным морским путем, через Ледовитый океан, попадает в Петроград в октябре месяце 1917 года. Полный смертельной опасности, страданий и лишений был дальнейший жизненный путь Василия Романовича.
В это бурное время он был всегда в первых рядах тех земляков, которые жертвовали всем во имя лучшего будущего родного Прикарпатья и великой России.
В 1920 году В.Р. Ваврик прибыл в Закарпатскую Русь, в Ужгород. Здесь он сразу же включается в работу по восстановлению попранных национальных прав карпаторусского народа. Он возглавил редакцию ужгородской эжедневной газеты „Русский Вестник" и широко развернул деятельность на культурно-просветительном поприще.
Осенью 1921 года В.Р. Ваврик поступает на историко-филологический факультет Карлова университета в Праге. В 1926 году здесь он защитил диссертацию на тему: Я.Ф. Головацкий и его значение в галицко-русской словесности - на соискание научной степени доктора славянской филологии. Не получив работу в Чехословакии, В.Р. Ваврик переезжает во Львов, где на философском факультете защищает вторую диссертацию на тему: И.Н. Далибор Вагилевич, его жизнь и деятельность - за что был ему присужден второй докторат славянской филологии. Кроме того в 1929 году Василий Романович выдержал специальные экзамены по славянской Филологии, немецкому языку и педагогике. Однако, несмотря на свое образование, он не получил занятия на государственной службе. Поэтому он стал секретарем Ставропигийского института, где работал вплоть до прихода советской власти. В этом институте Василий Романович развернул свою всестороннюю культурную просветительную и научную деятельность. В то же самое время он принимал живое участие в многих периодических и непериодических изданиях.
В 1939-1941гг. В.Р. Ваврик работал во львовском университете старшим преподавателем русского языка. Здесь он уделял максимум внимания студентам, прилагал все усилия к тому, чтобы студенты хорошо усвоили родной русский язык.
Не мало горя и тревожных дней прожил В.Р. Ваврик в годы немецкой оккупации (1941-1944). Украинские националисты опять возобновили свою антинародную деятельность.
По их доносам немецкие захватчики уничтожили всех, кто оказался неблагонадежным. Русское население Галичины опять очутилось в тяжелых условиях. Террору и насилию не было конца. Украинско-немецкие изверги казнили без суда и следствия лучших сынов Галицкой Руси. Тогда же были казнены два брата Василия Романовича — Петр и Павел. Василий Романович только чудом уцелел. Он был постоянно под наблюдением немецких оккупантов.
Жуткие переживания этих времен Василий Романович увековечил в своих стихотворениях, вошедших в раздел его литературного творчества под именем „Красная горка". Но и в тяжелые годы немецкой оккупации В.Р. Ваврик нашел возможность работать в пользу родного края и его населения.
После второй мировой войны В.Р. Ваврик стал работать в Историческом музее во Львове. Читал также лекции по истории города Львова. Василий Романович опять со всей энергией принялся за работу на благо разоренного войною родного края. Он пишет работы по истории, литературе, этнографии, разоблачает предателей русского народа, продолжавших подрывную работу в новых условиях. За научную деятельность ему присвоено звание кандидата филологических наук.
При этом следует отметить, что украинские националисты, даже после изгнания немецких захватчиков из Карпатской Руси, не оставили в покое Василия Романовича. Скрывшись под плащем марксистско-ленинского учения, они решили умолчать Василия Романовича. Начались опять доносы и интриги, в результате которых Василий Романович уходит в отставку.
Но и в отставке В.Р. Ваврик не прекращает своей литературной деятельности. Он вскрывает фальсификаторов неоспоримых фактов исторического бытия русского народа в Карпатах, разоблачает их стремления.
Литературное творчество В.Р. Ваврика весьма богато и многообразно. Издание полного собрания сочинений Василия Романовича составило бы свыше 20 солидных томов. Все что написано им. Василий Романович объединил под одним общим заглавием: Червоная Русь, чтобы отметить, что большая часть его произведений посвящена исторической Червонной Руси, объединявшей древние русские города: Червень, Перемышль, Галич, Звенигород, Буск, Теребовль и позже Холм и Львов, как достояние Ростиславичей и Романовичей Рюрикова рода. Эти литературные произведения сам автор расположил в следующие разделы:
I. Красная Горка — раздел лирических стихотворений в четырех томах, отражающих времена австрийской, польской и германской оккупация Галицкой Руси, патриотические призывы к защите Руси в Карпатах, волнения, надежды, разочарования, скорби.
II. Трембита — раздел баллад и поэм посвященных разным событиям, русским героям, жертвам австро-венгерского террора и насилия.
III. Драматические картины — раздел произведений, изображающих борьбу карпатороссов с австро-венгерским засильем, жизнь галицко-русских узников в Талергофском концентрационном лагере, деморализацию народных масс после первой мировой войны, боевые действия карпаторусских партизан в Бескидах во время второй мировой войны.
IV. В чужом ярме — раздел новелл, рассказов и повестей, относящихся к первой половине двадцатого столетия, преисполненных глубокой крестьянской скорбью и беспросветным
горем. В рассказах отражено лихолетье австрийского военного террора на территории Галицкой Руси.
V. Лоскутья — раздел коротких рассказов, журнальных заметок, справок и статей на разные темы общественной жизни Галицкой Руси, описаний около тысячи достоверных случаев и событий.
VI. Научно популярные очерки — раздел очерков по литературе, истории, филологии, этнографии, истории церкви.
VII. На закате гаснущих дней — раздел включающий весьма интересную повесть, в которой дана характеристика видных галицко-русских деятелей, обществ и изданий. В этой повести вся жизнь Василия Романовича Ваврика с приключениями и событиями, касающимися судьбы Галицкой Руси.
VIII. Переписка — раздел долголетней переписки Василия Романовича Ваврика с друзьями, общественными деятелями, государственными органами, касающейся жизни и деятельности галицко-русских общественных учреждений. Письма к Василию Романовичу и его ответы на них — это лучшие документы времени, вспомогательные справки для исследования состояния Галицкой Руси в период между первой и второй мировой войнами. Именно в этих письмах отражена горячая любовь Василия Романовича к родному краю и к его историческим памятникам. Их издание составило бы большой интересный том…
Прага. Д-р Иван Шлепецкий
И.С. Шлепецкий. Василий Романович Ваврик (К 80-летию со дня его рождения). Свободное Слово Карпатской Руси (ССКР). 3-4, 1970. с.10-13, портр. (От Наташи Гаттас)
http://sinsam.kirsoft.com.ru/KSNews_736.htm
Василий Романович Ваврик
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_276.htm
КарпатоВедение
http://sinsam.kirsoft.com.ru/KSNews_755.htm